Форум » "HEAVY-HEAVY-HEAVY"-FAN-КLUBERZZZ » ГРЯЗЬ (3) (продолжение) » Ответить
ГРЯЗЬ (3) (продолжение)
Igor: “The Dirt - Motley Crue: Confessions of the World's Most Notorious Rock Band” (Перевод товарища Антона)
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Igor: Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ" Глава вторая М И К «ГДЕ С НАМИ ДЕЛЯТСЯ БОЛЬШИМ СЕКРЕТОМ, ОТ КОТОРОГО ВОСПРИИМЧИВЫЙ ЧИТАТЕЛЬ МОЖЕТ ПРОНИКНУТЬСЯ ГЛУБОЧАЙШИМ СОЧУВСТВИЕМ К ТИХОМУ ГЕРОЮ, ОТДЕЛЁННОМУ ОТ НАС НЕОБЫЧНЫМ ПОЛЕМ БИТВЫ» Впервые я заметил это, когда мне было девятнадцать. Мои бедра начали сильно болеть каждый раз, когда я поворачивал тело, что было похоже на то, будто кто-то взрывает фейерверки в моих костях. У меня не было достаточно денег, чтобы показаться врачу, поэтому я просто продолжал надеяться, что смогу заниматься тем, чем я обычно занимаюсь: через силу воли всё пройдёт само собой. Но мне становилось всё хуже и хуже. Когда я был женат на Шерон, она заставила меня сходить к доктору. Тот сказал мне, что я веду неправильный образ жизни, и, если бы я делал физические упражнения, то боль прошла бы. Я ушёл от него, обеднев на пятьдесят долларов. Я был уверен, что боль была признаком чего-то ещё, а не просто справедливо указанной лени. Но я не знал чего именно: был ли виноват в этом ремень от гитары? Или кросстопс и «Mini Thins» (таблетки, содержащие эфедрин], продающиеся в аптеках без рецепта), которые каким-то образом уничтожают мои кости? Потом, однажды днем, когда я работал в моей прачечной, мне вдруг стало тяжело дышать. Сначала я почувствовал себя так, будто кто-то вонзил мне нож в спину. Но прошло несколько недель, а боль продолжала распространяться по всей моей спине. Затем я почувствовал сильное жжение в желудке и забеспокоился, что всё моё тело вот-вот развалится на куски. Мне представлялось, что в моём желудке возникла дыра, и кислоты просачиваются сквозь неё и уничтожают все мои кости и органы. Я брался за дверные ручки, фиксировал ноги на полу и вытягивался свою спину, чтобы ослабить давление на неё. Во время выступлений я уже не мог снять Маршальскую головку (усилитель) с верхушки моего стэка (stack - нескольких колонок, поставленных одна на другую), потому что моя спина болела так, что я даже не был способен дотянуться руками до собственных плеч. Я чувствовал себя так, будто мой позвоночник заменили на окаменевший кактус. Когда я вернулся домой из тюрьмы, тётя Тельма снова повезла меня показать специалисту. И вот тогда-то я впервые услышал два слова, которые сделают из меня наркомана и уродца на всю мою оставшуюся жизнь: анкилозный спондилит. Что поразило меня больше всего в диагнозе - название болезни содержало слово «losing» («проигрыш»). И я действительно проигрывал по всем позициям. Анкилозный спондилит (ankylosing – дословно переводится, как «теряющий подвижность») - дегенеративная болезнь костей, которую, как мне сказали, я унаследовал, хотя мне не известно ни о каких моих родственниках, которые бы ей страдали. Она обычно затрагивает суставы и связки, которые позволяют позвоночнику свободно двигаться, делая их воспалёнными и неэластичными. Это похоже на то, как будто горячий, быстро сохнущий цемент нарастает на внутренней части вашего позвоночника, и за годы вашей жизни он становится настолько тяжелым, что начинает тянуть вас вниз. Люди думают, что я хожу сутулым, потому что я застенчив, но на самом деле мой позвоночник медленно вынуждает меня склоняться к земле. Врач сказал, что у меня чрезвычайно редкая форма болезни, которая началась, когда я был в подростковом возрасте, но, которая может прекратиться, когда мне будет лет 35. Но мне так всё ещё и не стало сколько-нибудь лучше, хотя мои тридцатые уже далеко в прошлом. Некоторые люди говорят, что время излечивает все раны, но я думаю, что время – и есть рана. Пока врачи не начали давать мне болеутоляющие средства, я обычно съедал по пятнадцать таблеток «Адвила» за раз («Advil» - ненаркотический анальгетик), чтобы остановить боль. Но этого всегда было недостаточно. Я должен был быть всегда на стороже, играя на гитаре, так как это в любую минуту могло вывести меня из строя. Поэтому я стал спешить, как никогда, чтобы успеть сделать свою карьеру прежде, чем болезнь поразит суставы моих рук и отнимет у меня единственное, что волнует меня в этом Мире – способность играть на гитаре. Я снова начал ездить автостопом. Мой друг Рон женился, погрузился в жизнь, которой я пытался избежать. Поэтому я дрейфовал, как бродяга вместе с Майком Коллинзом. Большинство выходных Майк и я ездили автостопом по ночным клубам по всему Орандж Кантри в поисках хороших групп, с которыми можно было поджемовать. В клубе «Пирс №11», я нашел «Уайт Хорс» («White Horse» - «Белая Лошадь»). Они играли кавер-песни, вроде "Free Ride" и "Rock and Roll, Hoochie Koo" - но они играли их лучше, чем любая другая группа, в которой я был прежде. Когда я услышал, что они подумывают об увольнении своего гитариста, я стал бывать на каждом их маломальском выступлении, приходя рано и долго ошиваясь поблизости после концерта, и это при том, что моя спина была настолько плоха, что я даже не мог помочь им собрать оборудование. После полугода абсолютной преданности, они, наконец, сказали, "Так и быть, ты это заслужил. Ты получишь это место". Я переехал из лачуги моих родителей в наполненную тараканами квартиру в Голливуде вместе с барабанщиком и клавишником «Уайт Хорс». Я спал на полу в своём спальном мешке, который окончательно добил мою спину, я выстраивал стену из музыкального оборудования вокруг себя, чтобы тараканы и крысы не ползали по моему лицу. Я провёл семь лет, играя с «Уайт Хорс», и всё это время боль распространялась по всему моему телу: сначала раздулись мои колени, лодыжки и запястья. Затем это добралось до моих плеч и между лопатками, пока не начал болеть каждый сустав, я больше не мог спать на спине или животе. Я вынужден был начать спать так, чтобы моё тело находилось в полусидящем положении. Я пытался оказать влияние на «Уайт Хорс», чтобы заставить их играть собственные песни, но парни всегда гонялись за быстрым долларом. Наконец, вокалист сказал мне, что я должен уйти, потому что остальная часть группы хочет уволить меня. Я решил переждать, и спустя два дня клавишник очистил дом. Он уволил вокалиста, басиста и меня и превратил «Уайт Хорс» в диско-группу. Поскольку я не мог позволить себе платить за квартиру, меня тоже вышибли из дома, и я снова стал дрейфовать: ночевал в заброшенном доме в Северном Голливуде, на скамейках в парке и даже в доме моей бывшей невестки (сестра брата). Я нашел работу на заводе по производству мотоциклов, хотя чаще всего я был в таком плохом состоянии, что был совершенно бесполезен на работе. Затем, однажды ночью, моя новая подруга Марша (которую я встретил после выступления «Уайт Хорс» в «Pier 11»), пришла домой с неопределенной улыбкой, которую я уже видел раньше на лице другой женщины, и сообщила мне новость, которую мне так много раз сообщали прежде: "Я беременна". Конечно же, она хотела оставить ребенка. Жизнь сделала полный круг и погружала меня обратно в болото. Я чувствовал, что моя мечта снова выскальзывал из моих рук, хотя, как оказалось, я был к ней ближе, чем я думал. Я сделал первый шаг в правильном направлении и не женился снова. Потом я дрейфовал через группы, такие как «Вендетта», которая включала в себя двух бывших членов «Уайт Хорс», и поехал с ними на Аляску, чтобы заработать немного быстрых денег, играя музыку лучшей 40-овки. Затем я поместил объявление в «Ресайклер» («Recycler»), на которое откликнулись Томми и Никки, я всего лишь ожидал оказаться ещё в одной кавер-группе, борющейся с самомнением и просто зарабатывающей деньги. Но как только к группе присоединился Винс, я понял - мой почти тридцатилетний поиск, с тех самых пор, когда я впервые увидел Скитера Бонда, три десятилетия езды автостопом через группы, наркотики, чужие диваны и отношения – подошли к концу. Это было то, где я хотел находиться. Но чем более успешными мы становились, тем тяжелее было наслаждаться наградой. Новые признаки анкилозного спондилита продолжали проявляться: появилось что-то под названием "воспаления радужной оболочки глаза", что вызывало вспышки боли у меня в глазах всякий раз, когда я смотрел на яркие огни, подобные тем, которые я видел каждый вечер на сцене. Мой нижний отдел позвоночника стал абсолютно жёстким и неподвижным, став причиной сколиоза (искривление позвоночника) и продолжая всё дальше скручивать меня вниз и вперед, пока мой рост не стал на три дюйма меньше, чем был в средней школе. Именно поэтому я никогда не снимаю мои ботинки на платформах. Я не хочу выглядеть пигмеем. Болезнь находит любое свободное место между костей или внутри их – рёбра, суставы, связки - и развивается там. Если вы пытаетесь оперировать и удалить её, она просто вырастает снова, как вросший ноготь. Когда я умру, думаю, мой скелет будет твёрдым, как камень. Если его будут демонстрировать на занятиях по медицине в качестве экспоната, то даже не потребуется проволока, чтобы скреплять кости между собой. Однако наихудшая сторона болезни - не боль и не сутулость. Это отсутствие возможности легко двигаться по сцене. Глядя оттуда на всех этих возбужденных людей, я даже неспособен изобразить хоть что-нибудь. Я так много раз хотел спуститься вниз к басовым динамикам во время выступлений, но я понимал, что, если я это сделаю, то для меня нет никакой возможности забраться обратно на сцену, если только Винс или Никки не вытянут меня оттуда. И Боже упаси, если кто-нибудь из фанатов вздумает утащить меня в толпу, меня точно придётся госпитализировать. Каждый вечер я так сокрушаюсь, наблюдая за тем, как Никки и Винс носятся по всей сцене. Всё, что могу делать я, когда поклонники в передних рядах начинают меня приветствовать, это с трудом волочиться по сцене, улыбаться, говорить "эй" или пытаться бросить им медиатор. На днях я наблюдал себя на видеозаписи: я напоминаю статую, руки которой каким-то образом ожили. Когда я пытаюсь двигаться, это выглядит, чёрт побери, настолько глупо. Лучше бы я просто стоял на одном месте. Иногда, когда я играю, ремень от гитары так натирает мою шею, что я чувствую себя так, будто получил тяжёлую травму, и мышцы начинают конвульсивно сокращаться от основания позвоночника до середины спины. Когда это случается, я не могу даже повернуть голову, чтобы выразить свою признательность фанатам на протяжении всей остальной части выступления. Блин, это так обламывает. Люди думают, что я застенчивый, странный или недоброжелательный человек, потому что именно таким они видят меня на сцене. Они думают, что я намеренно создал для себя такой образ равнодушия и отчуждённости. Но правда в том, что я – узник, заключенный в своем собственном теле. В конце концов, во время тура «Girls, Girls, Girls» я так устал от боли и был так расстроен, что у меня началась хроническая депрессия. Психологи давали мне антидепрессанты, а анестезиологи кормили меня обезболивающим, но ничего не помогало. Поэтому я решил попробовать своё собственное лекарство: алкоголь. Никки снова сидел на героине, Томми половину тура не осознавал себя, а Винс допивался до столбняка. Я же предпочёл держать мои проблемы в тайне. Но проблема с тайнами состоит в том, что никто не может помочь вам, если никто не знает, что с вами что-то не так. А в том туре многое было не так.
Igor: Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ" Глава третья T O М М И «ДЕТАЛЬНЫЙ ПУТЕВОЙ ДНЕВНИК С РАПОРЯДКОМ ДНЯ НАШИХ ГЕРОЕВ ВО ВРЕМЯ ИХ СЛЕДУЮЩЕЙ ПОЕЗДКИ, СОДЕРЖАЩИЙ ВСЕ ПОДРОБНОСТИ И МУЧИТЕЛЬНЫЕ ДЕТАЛИ» У нас был огромной реактивный самолёт, мы имели неограниченное количество денег, и, чёрт побери, мы могли делать всё, что хотели. «Girls, Girls, Girls» было самым крутым временем, которое когда-либо было в моей жизни, или, по крайней мере, я так думаю, потому что никогда больше оно не было отмечено таким грёбаным порочным безумием. Наши тусовки были расписаны строго по часам, брат. Вы могли сверять по нам часы в любом часовом поясе, где бы мы ни находились, и узнавать точно, где, когда и в какое дерьмо мы вляпались. Какое-то время у нас даже был собственный нарко-барон, который всё время следовал за нами во время автобусного тура в своём экзотическом «Экскалибуре» («Excalibur» – марка лимузина) с номерным знаком с надписью «ДИЛЕР». Всякий раз, когда мы выходили из автобуса, он внезапно оказывался тут как тут со своим алмазным «Rolex», весь увешанный золотыми цепями, с парочкой сучек в каждой руке, разбрасывая узелки с коксом каждому из группы и дорожной команды. Это был сутенёр и торговец наркотиками, который на своих вечеринках всегда разгуливал в шляпе. Но наша звукозаписывающая компания была вне не в восторге от этого и сказала, что с ним нужно немедленно развязаться, т.к. он был настоящим магнитом для полицейских и неприятностей. Нам было жаль с ним расставаться, но чёртовы дилеры, сутенеры и тусовочные торчки проходили через нас десятками, дюжинами в том туре. Каждый день был сражением между группой, которая находилась на грани развала, и компанией звукозаписи, которая решила держать нас под контролем. Возможно, мы и выиграли сражение, но проиграли войну. Для нас это был последний подобный тур. И, перефразируя Стивена Райта (Stephen Wright - писатель), ничто не происходит так, как оно кажется. А происходило всё в точности следующим образом: 17:00-18:30: Телефонные звонки. Просыпаюсь. Ни черта не помню. Снимаю трубку. Выбираю между двумя интервью с радио-ди-джейем и газетным репортером. Если один в кровати, прекрасно. Если не один – тоже хорошо. Если нужно поблевать во время интервью, закрываю микрофон рукой и блюю на пол. Если на полу лежат люди, стараюсь не попасть на них. Если интервью длится дольше пятнадцати минут, поворачиваюсь на бок и мочусь с края кровати в ближайший угол комнаты. Интервью продолжается. Во время второго интервью, открываю дверь гостиничной обслуге. Пока не тошнит, ем. Снова вырвало. Конец интервью. 18:30-18:45: Вызываю носильщика. Стук в дверь. Посыльный выносит чемоданы, которые даже не были распакованы, с тех пор как предыдущий посыльный принёс их в комнату. Надеваю одежду, оставшуюся с прошлого вечера. Трачу десять минут на поиск солнцезащитных очков. 18:45-19:00: Выползаю из комнаты. Выхожу в вестибюль. Встречаю группу. Говорю: "Эй, чувак, как прошла ночь?" "Это было весело, мать твою". "Точно". Залезаю в фургон или лимузин, который везёт нас к месту выступления. 19:00-20:00: Добрались до места. Саундчек. Похмеляюсь за кулисами. Заказываю обед. Получаю сеанс массажа, чтобы вывести токсины из организма. Выпиваю. Слушаю музыку. Оттягиваюсь. Возвращаюсь к жизни. Встречаю придурков с радио и с лейбла. Слышу их вопрос, "Ты разве не помнишь, как ты обоссал полицейскую машину?" Искренне отвечаю: "Гм, нет". 20:00-21:00: Выступает открывающая группа. Нахожу гардероб. Снимаю уличную одежду: черные кожаные штаны и черную футболку. Надеваю одежду для сцены: черные кожаные штаны и черную футболку. Вызываю смех у Винса, потому что он единственный из группы, кто принял душ. Сажусь на табурет от ударной установки перед зеркалом и открываю коробку с косметикой. Жирно обвожу глаза карандашом, крашу губы и накладываю грим. Размышляю: побриться или нет... 21:00-21:15: Выпиваю или нюхаю кокаин с открывающей группой, когда те возвращаются за кулисы. 21:15-21:20: Импресарио дает пятиминутную готовность. Поднимаю тяжести за кулисами, чтобы разогреть мышцы и вывести токсины с потом. Импресарио вопит, "Представление начинается!" 21:20-22:00: Пытаюсь поймать кураж. Играем "All in the Name of", "Live Wire" и "Dancing on Glass". 22:00-23:00: Кровь побежала по жилам. Адреналин ударил в голову. Играем "Looks That Kill", "Ten Seconds to Love", "Red Hot", "Home Sweet Home" и "Wild Side", и играем их хорошо. На пару с Никки высасываем четверть галлона виски: я - во время бас-, он - во время драм-соло. За кулисами Винс запивает пивом снотворное; Мик выпивает стакан чистой водки и улыбается, потому что остальная часть группы наивно полагает, что это просто вода. 23:00-23:15: Заканчиваем выступление с "Helter Skelter" и "Girls, Girls, Girls". В полуобморочном состоянии и тяжело дыша, вхожу за кулисы. Хватаю кислородную маску. Смотрю на нетронутый обед. 23:15-23:45: Жду кого-нибудь, чтобы спросить: "У кого-нибудь есть нюхнуть?" Разделяю порцию кокса на две дорожки. Вдыхаю. Меняю потную сценическую кожу назад на потную уличную. Нахожу зал для встреч. Приветствую фанатов. В часы отдыха группа ищет простых человеческих радостей. Решаю отделиться от всех. Иду в офис менеджмента. Звоню Хизер. 23:45-24:00: Спрашиваю у менеджмента разрешения остаться в городе. Умоляю менеджмент разрешить остаться в городе. Обвиняю их в преднамеренно спланированной поездке группы в следующий город именно в те часы, когда открыты бары и стрип-клубы. Пытаюсь их побить, когда те это подтверждают. Сажусь в фургон или лимузин до аэропорта. 24:00-03:00: Прибыли в аэропорт. Жду Винса, чтобы закончить с девочкой в уборной аэропорта. На взлётной полосе встречаю наркодилеров. Сажусь на борт «Гольфстрим 1» - самолет с черным кожаным салоном. Нахожу место, предназначенное для меня. Удостоверяюсь, что бортпроводница заранее и правильно разложила на подносах наркотики и напитки для каждого. Для Никки - белое вино и «ангельская пыль» (zombie dust) [См. сноску № 1]. Для Винса - снотворное. Для Мика - водка. Для меня - коктейль и «ангельская пыль». 03:00-04:00: Прибываем в новый город. Если законы городских властей позволяют продавать алкоголь до 4 утра, спрашиваю представителя компании, как далеко до ближайшего стрип-клуба. У меня вырывается стон, когда тот отвечает, "Сорок пять минут". Спрашиваю, спланировала ли компания это специально. Угрожаю насилием, когда те это подтверждают. Как бы там ни было, говорю водителю лимузина везти группу туда. 04:00-09:00: Прибыли в гостиницу. Ищу наркотики и выпивку в вестибюле. Если не нахожу, говорю роад-менеджеру доставить всё это в номер. Выпиваю. Принимаю дозу. Буяню в номере, на крыше или на стоянке. Меня ловят. Роад-менеджер запирает меня в комнате или пристёгивает наручниками к кровати. Кричу. Ору. Угрожаю забастовкой. В одиночестве вкалываю себе героин. [См. сноску № 2]. 09:00-17:00: В отключке. 17:00-18:30: Телефонные звонки. Просыпаюсь. Ни черта не помню. Весь цикл повторяется снова. Сноски: 1. «Ангельская пыль»: Смесь «Хальциона» («Halcion») - успокоительного для нервной системы и кокаина - стимулятора нервной системы. Упаковывается и хранится в пузырьках. После приёма тело бодрствует, но мозг отключается. 2. Если приезжала Хизер, что бывало редко из-за её плотного графика, ритуал в гостинице немного отличался. В этом случае сценарий был в точности таким: Встречаю Хизер в вестибюле. Трахаемся. Обнимаемся. Разговариваем. Игнорирую стук в дверь. Через дверь слышу крик Никки, "Томми, у меня есть эйтбол". Игнорирую его. Слышу крик Никки, "То, что она здесь, ещё не означает, что мы не можем оттянуться". Продолжаю игнорировать его. Еще через десять минут стука и воплей, раздражённо открываю дверь. Слышу недовольство Хизер, "Я здесь всего на один день. Почему мы должны провести его с ним?" Вступаю в драку. В итоге: зол на Хизер, зол на Никки, зол на самого себя.
Igor: Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ" Глава четвёртая М И К «ПОКА ЕГО СОРАТНИКИ ПО МУЗЫКЕ СКАТЫВАЮТСЯ ОТ УВЛЕЧЕНИЯ К ЗАВИСИМОСТИ, МИК ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕСПОСОБНЫМ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ ПРИСОЕДИНЕНИЮ К НИМ НА ЭТОМ ПАГУБНОМ ПУТИ» Один из моих любимых фильмов – «Перекресток» – легенда о том, как однажды ночью на перекрестке в Миссиссипи Роберт Джонсон продал свою душу дьяволу за то, чтобы он мог играть на гитаре, как никто другой до той поры. В конце дьявол приходит к глубоко несчастному Роберту Джонсону и злорадствует, "Ты получил то, что хотел. Ты хотел быть блюзменом". Я обычно говорил себе то же самое: "Ты получил то, что хотел. Ты хотел быть звездой рок-н-ролла. Так пользуйся этим". Мои мечты осуществились, но это не было тем, к чему я стремился. Когда мы делали запись «Girls», Том Зутот зашёл в студию и увидел меня пьяного, сгорбленного и наглотавшегося болеутоляющего. Когда он впервые подписал с нами контракт, он обычно называл меня «пожирателем фиолетовых человечков», потому что он говорил, что у меня фиолетовая аура. Но теперь он смотрел на меня, как безумный: "Твой пожиратель фиолетовых человечков исчезает", сказал он печально. "Он превращается в зловещее и алкоголическое существо". "Нет, это не так", пробормотал я ему в ответ. Но он был прав. Сделав запись гитарного стаккато в конце песни "Girls, Girls, Girls", я свалился со стула – настолько я был пьян (так или иначе, мы взяли именно этот дубль, потому что нам понравилось, как это звучит, к тому же, у меня были такие боли, что я был просто не в состоянии играть ещё). Мы продали миллионы дисков, но я по-прежнему был на мели. Остальные парни кутили во всю и тратили все деньги на наркотики, я же был повязан адвокатами, бухгалтерами и жадными бывшими жёнами, требующими от меня уплаты алиментов. Когда я уезжал в тур, я оставлял свой автомобиль в доме моего друга, так как доверял ему, но на этот раз у него вдруг хватило наглости потребовать с меня пятьсот долларов за присмотр за тачкой. Когда вы начинаете преуспевать, все думают, что вы богач. Я же не имел денег даже на то, чтобы купить другой автомобиль. И, вдобавок ко всему, я потерял последнего парня, который, как я полагал, был моим настоящим другом. С тех пор у меня нет друзей. Перед выходом на сцену я выстраивал в линию шесть рюмок водки рядом с открытой банкой «Коки», а затем опрокидывал всё это разом. Во время шоу я в сторонке выпивал стакан чистой водки, когда другие парни думали, что это вода. Позднее, я придумал флягу с коктейлем собственного изготовления под названием "Марс-эйд" - смесь текилы, апельсинового сока и гренадина (густой сладкий красный сироп) - и высасывал её за время выступления. Алкоголь открывал такие стороны моей личности, о существовании которых я никогда даже не подозревал. Однажды ночью в «Лексингтон Куин» в Японии я был просто никакой, и случилось так, что у владельца заведения нашлась маска Годзиллы. Я надел её, выскочил на танцпол и начал делать то, что мы называем «танец ягодиц» – я тряс своей задницей, демонстрируя всем щель между «булками», высовывающимися из моих штанов (обычно мы делали это в избытке, играя в боулинг). Внезапно мне пришла в голову идея: всё в той же маске Годзиллы я выскочил из бара на улицу и начал терроризировать ничего не подозревавших мирных японцев, возможно, заодно я разрушил несколько близлежащих небоскрёбов. Я спустил штаны до лодыжек и ходил вверх и вниз по улице в своей маске Годзиллы, рыча и кусая прохожих. Остальные парни, смеясь, ходили за мной, потому что они никогда не видели, чтобы прежде я вёл себя подобным образом. Кто-то рассказывал мне, что в Японии считается нормальным, если человек остановится где-нибудь и пописает прямо на тротуар. Поэтому я решил проверить, так ли это на самом деле. Я думал, что выгляжу забавным. Но, вернувшись в свой гостиничный номер, я посмотрел на себя в зеркало и увидел всего лишь уродливого, отвратительного парня с огромным животом. Я начал сильно пить с тех пор, как с Винсом произошёл несчастный случай, и стал медленно раздувался, как воздушный шар. Я бы не удивился, если бы кто-нибудь насадил меня на вертел и засунул мне в рот яблоко. Такой свиньёй я был. Вот почему я должен был заподозрить неладное, когда Эми Канин, одна из двух бэк-вокалисток, которых мы наняли (среди претенденток были Мэрри Клэйтон [Merry Clayton], работавшая с «Rolling Stones» и Мэделин Бэлл и Дорис Трой, начала по-настоящему сближаться со мной. Она была стройна, спортивна и красива, а я был стар, уродлив и болезнен. Ни одна женщина в здравом рассудке не польстилась бы на меня. Парни взяли за правило: "Ты не должен гадить на своём заднем дворе", что Никки объяснял как, "Ты не спишь ни с кем, кто с тобой работает". Поэтому, когда они начали слышать голос Эми, в любое время доносящийся из моей комнаты, то были вне себя от злости. «Джек Дэниелс» и «Хальцион» ослепляли их гневом, и они наказывали нас больше, чем мы того заслуживали. Они мешали нам общаться, бросали на нас злобные взгляды, проливали на нас напитки и пачкали едой весь наш багаж. Эми была очень религиозна, и по отношению к ней они вели себя просто безжалостно. Всякий раз, когда самолет во время полёта попадал в турбулентность, они вскакивали со своих мест, спускали штаны до лодыжек и начинали петь, "К чёрту Бога! Давайте разобьёмся!" только для того, чтобы напугать её, хватали её ожерелье с распятием и начинали крестить себя и молиться. Если я пытался их остановить, они швыряли в меня бутылку «Джека». Это было так лицемерно, потому что прежде, чем мы наняли Эми (и Донну МакДэниэл, другую бэк-вокалистку из «Nasty Habits»), мы работали с вокалисткой по имени Бри Хауорд. У неё был хриплый, блюзовый голос, как у Тины Тёрнер, она пела с Робби Невилом и ездил в тур с Джимми Баффеттом. Но как только она собиралась присоединяться к группе, Никки начал встречаться с ней. После такого я почувствовал разочарование и отвращение из-за того, что Никки и парни так жестоко наказывали меня. Я полагаю, что они утратили всю веру и доверие, которое они испытывали ко мне раньше, а я определенно потерял всякую веру и доверие, в отношении их как друзей и коллег по группе. Если бы я так не любил играть на гитаре, я ушёл бы от них. Я всегда был готов отступить туда, откуда пришёл. Большинство же людей - нет: они думают, что плохое случается только с другими людьми. Именно поэтому я стараюсь надеяться только на себя самого. С нашим обществом может произойти всё, что угодно, и, возможно, произойдёт, от глобального землетрясения до ядерной атаки или краха фондовой биржи. Большинство людей говорит, "О, у меня отличная работа, много денег, большие льготы и медицинская страховка. Я чувствую себя могучим и защищённым". Но что, если депрессия или продовольственный кризис поднимут цены на хлеб до пятидесяти долларов. Как вы прокормите свою семью? Вы умеете выживать, как это делали ваши предки? Вряд ли! Когда вы бегаете повсюду выпрашивая подаяния и собирая объедки, наркотики и девочки в один момент перестают казаться такими уж важными вещами. На самом деле я никогда не имел склонности и не баловался тяжёлыми наркотиками, как делала остальная часть группы. Они обычно называли меня Эйтбол Марс потому, что я говорил, "Дайте мне эйтбол (смесь кокаина с героином) и не спрашивайте меня зачем". Кокаин был для меня новым ощущением, и когда это стало проблемой, я остановился. Не как Никки. Я был взбешён, когда впервые увидел, как он принимает героин. Мы играли на Лонг-Бич Арена во время тура «Shout at the Devil», он нюхал что-то из маленького узелка. Я спросил, "Что это такое, чёрт побери?" Он сказал, что это смэк (smack – героин), и я спросил, "Ты начал принимать это дерьмо?" Он сказал, что никогда больше не будет этого делать, но я был в ярости. Я точно знал, ЧТО с ним произойдёт, и во время тура «Girls» это случилось. Но как Вы можете спасти такого, как он, от него самого? Никто не мог остановить меня в моём пьянстве и опухании; никто не мог предостеречь Элвиса от таблеток, которые его убили. Вот о чём я думал, когда в перерыве между отрезками тура мне позвонили и сообщили то, чего я так боялся услышать. Наш тур-менеджер был пьян в говно и плакал, рассказывая мне новости. Он попросил меня позвонить в Англию вместо него и отменить европейский этап тура. Почему я? У меня раскалывалась голова с похмелья, я был сбит с толку, расстроен и взбешён – из-за Никки и из-за себя самого, т.к. я не сделал большего, чтобы остановить его. Я позвонил в редакцию журнала «Kerrang» и сказал первое, что мне взбрело в голову: "Мы не можем приехать, потому что мы слышали, что у вас там повсюду сильный буран и, м-м-м, у нас так много оборудования, и мы боимся, что мы просто рухнем со всем этим. Потому что, м-м-м, на крышу самолёта налипает снег и всё такое". Я понятия не имел, что я такое несу. Но я не мог сказать им то, что я знал - то, что сообщил мне Рич на самом деле: Никки был мертв.
Igor: Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ" Глава пятая Н И К К И «ГДЕ СУДЬБА ЯВЛЯЕТСЯ НИККИ В ОБЛИКЕ БИЗНЕСМЕНА-ЯПОНЦА, СТАРЦА-ПРЕДСКАЗАТЕЛЯ, УСЛУЖЛИВОГО ДРАГДИЛЕРА, ПАРЫ ФАНАТОК И ВОСЬМИСОТ ПРОСТИТУТОК» В начале тура «Girls» я перестал встречаться с Вэнити. Всякий раз, когда она приходила повидать нас, она раздражала меня, остальную часть группы и дорожную команду тем, что прямо посреди репетиции разъезжала по сцене на мотоцикле или надоедала нам каким-либо ещё образом. В любом случае, это не были высокие отношения, из-за наркотиков она потеряла почку. Она даже начала терять зрение и слух. Тем не менее, годы спустя, я узнал, что она смогла изменить себя. Она избавилась от зависимости, увеовала в Бога, стала священником и сменила своё имя обратно на то, которое дала ей мать - Дэниз Уилльямс. Теперь я на самом деле остался один. У меня не было никакой подруги, моя бабушка умерла, мой папа, вероятно, тоже был мёртв и я не общался со своей мамой. Так что я был единственным в группе без семьи, подруги, жены и каких-либо планов на будущее, но я был слишком «нагероинен», чтобы придавать этому хоть какое-то значение. Что касается музыки, я еле вытянул последние два альбома, которые я написал. А как же успех, спросите вы? Не было никакого успеха. Критики презирали нас. Я ощущал себя «МакДональдсом» рок-н-ролла: моя жизнь была одноразовым продуктом. Употребите меня и выбросьте. После шести месяцев тура «Girls» мое существование распалось на отдельные события, где каждый момент, который остался у меня в памяти, был связан с наркотиками: я выходил на сцену, чтобы обдолбаться, я возвращался за кулисы, чтобы обдолбаться ещё больше, я тратил все свои суточные на покупку дури и я отправлялся в каждый новый город только для того, чтобы узнать, нет ли там ещё каких-нибудь неизвестных мне наркотиков. Героин, кокс, фрибэйс, «Джек», «ангельская пыль» (heroin, coke, freebase, Jack, zombie dust): все они непосредственно управляли моей жизнью в течение года. И, подобно любым скверным отношениям, чем дольше они оставались в моей жизни, тем более несчастной и неконтролируемой она становилась. Вскоре все уже знали, что происходит: однажды ночью после шоу мы возвратились к нашему самолёту и на стекле кабины пилота нашли записку от Стивена Тайлера и Джо Пэрри из «Aerosmith», в которой говорилось, что мы горим и падаем, что им это знакомо и они могли бы помочь нам справиться с этим. Несмотря на то, что когда-то мы боготворили их, теперь мы просто посмеялись над ними, проигнорировали их предостережение и продолжали "гореть и падать". Непосредственно перед тем, как мы отправились в Японию, в Лос-Анджелесе произошло землетрясение. Накануне этого я три дня подряд был под кайфом, и, когда я спешно покидал дом, единственной вещью, которую я прихватил с собой, была моя фрибэйс-труба (трубка для курения кокаина). Настолько это было важным для меня в тот момент. Я даже не взял ключи от своего дома, и мне пришлось ломать боковую дверь, чтобы снова попасть внутрь. Я знал, что качусь вниз по спирали. Но я не понимал, как низко я нахожусь на самом деле, пока мы не начали наш второй тур по вежливой и цивилизованной Японии, где наши проделки заставили нас выглядеть подобно клоунам на похоронах. По дороге из Осаки в Токио на сверхскоростном пассажирском экспрессе у Томми и у меня случился сверхмощный приступ собственного альтер эго (alter ego – второе «я») под названием «Близнецы Террора». Под действием волшебной «ангельской пыли» мы чувствовали себя сильнее, чем несущийся сверхскоростной экспресс. Способные поглощать длинные дорожки кокса одним единственным вдохом, мы обладали способностью рентгеновского видения, которое позволило нам обнаружить и уничтожить каждую бутылку сакэ, находившуюся в поезде. Мы бегали взад и вперёд по проходам между сидениями, спасая мир, проливая виски и опрокидывая пончики с сахарной пудрой на наших главных противников - на ту совокупляющуюся парочку суперзлодеев - Эми и Мика (или, как мы предпочитали их называть, «Неудачница» и «Кит". "Надо было поубивать вас всех ещё в ту войну", внезапно заорал Томми. Мы схватили бутылки с сакэ и устроили некоторым пассажирам искупительное омовение. Томми был в стадии костюма – смесь Индианы Джонс с доминатрикс . Пока он бегал по проходам, никто не мог видеть его тело, а только низко надвинутую на глаза шляпу, плотно облегающие руки перчатки и пальто, тянувшееся за ним словно шлейф некоего ангела мести, сотканный из джинсовой ткани, кожи и кокаина. Наш японский промоутер, господин Удо, был в ужасе. "Вы должны успокоиться", серьезно сказал он нам. "Пошёл ты", крикнул я, схватил бутылку «Джека» и бросил в него. «Ракета» не прошла даже близко к намеченной цели. Вместо этого она угодила в испуганного жителя пригорода, который рухнул на пол с кровью, сочившейся из его головы. Господин Удо даже не повёл бровью. "Я хочу для вас кое-что сделать", сказал он спокойно. "Но сначала вы должны сесть". Я сел обратно на своё место, и он надавил своим большим пальцем на заднюю часть моей шеи. Поток какой-то жидкости или крови побежал по всему моему телу, и я резко обмяк в своём кресле совершенно умиротворённый. Вся моя сверхмощь мгновенно улетучилась. Затем господин Удо подошёл к Томми и сделал ему то же самое. Сидя там, мы поняли, что всё это выглядело отнюдь не смешно. Мы действительно всех огорчали, особенно Мика, который, похоже, был готов уйти от нас в любую минуту. Это был почти конец тура, и нас всех уже тошнило от выступлений. Не от концертов, а от самого шоу, где я и Томми были «Близнецами Террора» - парочка кретинов, не способных развлечь никого, кроме самих себя. Когда мы сошли с поезда в Токио, нас встречали тысячи фанатов. Я пошёл поприветствовать их, но вдруг откуда-то появился наряд полиции и направился прямо ко мне. "Никки-сан", сказал господин Удо. "Вы будете вынуждены проследовать в тюрьму. Вы понимаете это, не так ли?" "Пошёл ты!" "Нет, Никки-сан, это не шутка. Вам придётся отправиться в тюрьму". Док МакГи попытался вступиться за меня. "Я - его менеджер", сказал он полицейским, но они повалили его на землю и надели на него наручники. Затем они строем подошли ко мне и на глазах у всех фанатов сбили меня с ног, надели на меня наручники и посадили в полицейскую машину. Томми бежал следом, цепляясь за полицейских, и кричал. "Возьмите и меня! Если он идёт в тюрьму, то и я, чёрт возьми, тоже!" "Нет, нет, нет", лаял Док, пытаясь выглядеть так, будто контролирует ситуацию, хотя сам он сидел с надетыми наручниками на заднем сидении полицейской машины. "Успокойся. Через час его выпустят". Спустя несколько часов они привели Дока и меня к столу сержанта в полицейском участке. На мне были кожаные штаны, высокие каблуки, порванная футболка и косметика. Я был весь потный и всё ещё абсолютно пьяный. Дело было после полуночи, и в помещении было темно, поэтому я снял свои солнечные очки. "Я бы на твоём месте не снимал очки", сказал Док. "У тебя кроваво-красные глаза, и грим растёкся по всему лицу". Я надел очки обратно и забросил свои ноги на стол сержанта. Мне было абсолютно насрать, что будет со мной дальше. Вошёл сержант и сказал что-то по-японски. Переводчик, которого прислал господин Удо, перевёл: "Он сказал, чтобы вы убрали ваши ноги со стола, пожалуйста". "Эй, могу я вас спросить?" огрызнулся я на сержанта. Переводчик поговорил с сержантом, а затем сказал мне, что я могу задать свой вопрос. "Хорошо", сказал я. "Если бы мои яйца лежали у вас на подбородке, то где, по-вашему, был бы мой член?" Сержант с надеждой посмотрел на переводчика. Переводчик вздохнул и начал переводить. "Аригато гозаймасу", сказал сержант. "Большое спасибо". "Пожалуйста", кивнул я. Эти двое ещё немного поговорили, затем переводчик схватил меня за руку и вывел из участка. "Что, чёрт возьми, только что произошло?" спросил я его по пути в гостиницу. "Я сказал ему, что вы сказали, что бутылка случайно выскользнула у вас из руки и разбилась, что вы действительно сожалеете о случившемся, потому что вы любите Японию и японцев, и с нетерпением ждёте, чтобы отправиться домой и рассказать американской прессе о том, насколько японцы - гостеприимный народ". "Так вы что, ничего не сказали про мои яйца?" "Нет". "Выходит, что вы - не очень хороший переводчик, не так ли?" Следующей ночью была очередь Винса позорить нас. Он покончил с кувшином «камикадзе» в ресторане в Роппонги (Roppongi – район Токио) и был настолько пьян, что болтал безумолку. Единственная проблема состояла в том, что никто не понимал ни слова из того, что он говорит. За столиком рядом с нами сидели четверо бандитов «Якудзы» в костюмах. Винс вдруг вскочил со своего места и процедил сквозь зубы, "Чё за хрень!" Затем он подошёл к столику «Якудзы», взял его руками за низ и перевернул прямо на них. «Якудза»-парни повалились на пол, выхватили из-за поясов пистолеты и подняли дула на край стола, целясь прямо в Винса. Фрэд Сондерс, наш телохранитель и нянька, прыгнул на Винса, будто тот был гранатой, которая должна была вот-вот взорваться, и вывел его из ресторана. "Зачем ты это сделал, мать твою?" спросил Фрэд Винса. "Т-те п-парни г-говорили всяк-к-кое д-дерьмо п-про м-м-меня", нечленораздельно произнёс Винс. "С чего ты взял, что они говорили про тебя дерьмо? Они говорили по-японски". "П-по яп-п-понски?" Винс непонимающе посмотрел на Фрэда. "Да, мы в Японии". "О". Винс нахмурил брови и вдруг затих. Я не думаю, что он вообще понимал, где он находится - и это в то время, когда, как предполагалось, он всё ещё находился на испытательном сроке. Позднее той же ночью мы отправились в «Лексингтон Куин», где даже тихий Мик вышел из-под контроля, бегая повсюду со спущенными до колен штанами и маской Годзиллы на лице, топая по стёклам и пытаясь извергнуть огонь из собственной задницы. Винс вернулся в гостиницу с подругой какого-то «Якудза»-парня, а я слонялся по округе, завязывая кулачные бои: первый из которых с Томми (он до сих пор настаивает на том, что я дал ему по зубам, хотя он был настолько пьян, что упал прежде, чем я смог его ударить) и последний с американским туристом, чья голова в итоге повстречалась с железным прутом. Следующим утром я проснулся и вдруг осознал, что накануне я был так занят драками и освобождением из тюрьмы, что совершенно забыл отметить свой день рождения. Винс проснулся следующим утром на полу своего номера голый и без своего дорогого «Ролекса». Это была месть «Якудзы». После трех выступлений в «Будокане» («Budokan» - спортивная арена в центральном Токио), мы, как предполагалось, должны были отправиться домой на Рождество перед началом нашего европейского тура. Томми не мог дождаться, чтобы встретить первое Рождество в своём многомиллионном особняке вместе с Хизер. Мик и Эми были в восторге оттого, что смогут, наконец, начать нормальные отношения дома. Винс постоянно рассказывал о том, как он трахает Шариз, рестлершу из «Тропиканы», с которой он начал встречаться. А я… у меня не было никого. Никакой тёлки, никакой семьи и никаких друзей, кроме торговцев наркотиками. Поэтому, какой мне был смысл ехать домой, чтобы провести Рождество, ширяясь в одиночестве? Я объявил всем, что отправляюсь в свой сольный тур. Не музыкальный тур, а тур по наркотикам и проституткам. Я собирался поехать в Гонконг, Малайзию, Пекин, а затем закончить грёбаным траханьем в Бангкоке. Я сказал Доку отправить мой чемодан обратно в Лос-Анджелес. Всё, что мне требовалось, было: пара черных кожаных штанов, футболка и мой бумажник. Если мне нужно было сменить одежду, я мог просто купить её, поносить, а затем выбросить в мусор, и я так и делал. К чёрту всё. Мне вообще ничего не было нужно. "Я ни за что не соглашусь на это", сказал Док. "Чёртов надзиратель", со злостью выпалил я. "Если ты встанешь у меня на пути, считай, что ты уволен, мать твою". Мы спорили друг с другом в течение получаса, пока не вцепились друг другу в глотку. Наконец, вмешивался господин Удо. "Я поеду с вами", сказал он. "Что?!" Док и я, мы оба посмотрели на него с недоверием. "Мы едём в ваш тур вместе". "Хорошо", Док вскинул свои пухлые маленькие ручонки. "Я поеду тоже". Затем он вышел прочь из комнаты, бормоча что-то про испорченное Рождество. На следующий день мы втроём сели в самолёт до Гонконга. Я был настолько отвратителен, что никто даже не сел со мной в одном ряду. Наконец, господин Удо, одетый в строгий деловой костюм, занял место рядом со мной. "Никки-сан, я должен поговорить с вами", мягко сказал он мне на ухо. "В прошлый раз, когда мой друг был таким, он умер". "Я сожалею это слышать", сказал я ему, не особо придавая этому значения. "Моим другом был Томми Болин". "В самом деле?" заинтересовался я вдруг. "Вы очень похожи на Томми-сан", продолжал он. "Вы держите в себе много боли из вашего прошлого. А когда вы держите такую боль внутри себя, то иногда она травмирует вас. Она заставляет вас вредить себе. Я вижу, что вы - очень творческий человек, как и Томми-сан. Но вы убиваете ваш творческий потенциал. Я проводил много времени с Томми-сан, и я сказал ему, что я его друг и что он должен скоро умереть. Он ответил мне, что он не может умереть. Он умер меньше чем через год после этого. Так что сейчас я говорю вам, что вы должны умереть. Вы умрёте. Я - ваш друг. Вы для меня как Томми, и я не хочу потерять вас тоже". "Ай, господин Удо", отмахнулся я от него. "Я просто дурачусь". Он нахмурился. Можно было сказать, что, хоть я не доставил ему ничего, кроме хлопот и огорчений, этот профессиональный японский бизнесмен, как бы там ни было, проникся ко мне симпатией и решил спасти меня от могилы, куда я так стремительно направлялся. Он видел, что где-то в земле прямо подо мной уже вырыта могила, и он знал, что она предназначена именно для меня. Только пути наши неисповедимы, и никто, кроме моего создателя, не знает, когда земля вдруг разверзнется у меня под ногами, и я упаду в неё так быстро, что у меня даже не будет времени, чтобы пожалеть о том, что я выбрал в своей жизни такую опасную стезю без единого путеводного просвета. ТОЙ НОЧЬЮ В ГОНКОНГЕ я вышел из гостиницы и в одиночку отправился в стрип-клуб, который, по словам консьержа отеля, на самом деле был публичный домом. Внутри было четыре разных зала: в одном китайская группа играла американские песни из лучшей сороковки, в другом находились кабинки, полные бандитов из «Китайской Триады», ещё в одном на сцене работали танцоры. Я занял место в четвертом, где женщины шествовали по всему залу под номерами от единицы до восьмисот. Здесь были всякие разные азиатские цыпочки на любой вкус и фетиш, который вы только могли себе вообразить, от миниатюрных нимфеток в детских чепчиках, сосущих леденцы на палочке, до женщин в ремнях и коже с атрибутами «садо-мазо» (S&M). Я подозвал хозяйку и заказал их как блюда в ресторане. "Я возьму номер четырнадцать, номер семь и номер восемь. Пошлите их в мой номер". Затем я заказал десять девочек для Дока и дюжину для господина Удо. Я действительно считал, что окажу им услугу и отплачу за оказанную мне любезность сопровождать меня в моем сольном туре. Я заплатил за девочек, вернулся к себе в номер и отключился. Если кто-нибудь и стучал в мою дверь той ночью, то я этого не слышал. Или, возможно, я на самом деле слышал, впустил их и был отшлёпан какой-нибудь жирной кореянкой. Я действительно не мог вспомнить, но секс был последнее, что отложилось в моей голове. Когда я проснулся следующим днём, я проблевался, засадил последний кокаин из своего запаса, надел свои кожаные штаны и встретил Дока и господина Удо в вестибюле. "Вы, парни, получили от меня свои подарки?" спросил я. "Никки". Док скорчил гримасу. "Ты больной. Я открыл дверь, а там стоят две тёлки: одна в нацистской форме, другая монахиня. Ты что рехнулся?" "Чёрт, Док. Я просто пошутил. А вы, господин Удо? Вы насладились вашими подарками?" "Моя жена для меня как воздух", сказал он. "Чего?.." "Без неё я не могу жить. Она - мой воздух". Я стоял там и чувствовал себя огромной жопой. Я чуть было не испортил ему воздух. "Теперь вы отправитесь домой", сказал господин Удо. "Вы не поедете в Бангкок, хорошо?" "Хорошо", проскрипел я. Наконец, я нашёл хоть кого-то, кто взял на себя роль моего отца, и за двадцать четыре часа я уже разочаровал и раздосадовал его. Я заслуживал того, чтобы быть снова покинутым. В тот же день господин Удо возвратился к Токио, а Док заказал билеты на самолёт на следующее утро: для себя до Нью-Йорка, а для меня до Лос-Анджелеса. Той ночью я был занят тем, что блуждал по узким улочкам Гонконга со своей переводчицей в поисках наркотиков. Мы свернули с Ванчай Роад в длинный переулок, в конце которого светился одинокий фонарь, раскачиваясь на ветру. Перед ним была видна крышка люка, из которого валил пар, поднимаясь в воздух. Это напоминало кадр из фильма ужасов, и, конечно, я сказал переводчице, что хочу пойти туда вниз по переулку. В конце него под фонарем не было никого, кроме маленького старого китайца в коричневой одежде. "Кто он?" просил я переводчицу. "Он - провидец". "О, круто", сказал я. "Может он предскажет мне мою судьбу?" Она поговорила с ним, а затем попросила меня дать ему четыре гонконгских доллара и показать ему свою ладонь. Я сунул свою руку прямо ему под нос. Он провёл своей рукой по моей, затем вдруг свернул мою ладонь и оттолкнул её от себя. Его лицо исказилось, будто он только что выпил кислого молока. Он что-то сказал ей, а затем подал ей знак уйти. "Что он сказал?" спросил я переводчицу. "Вам этого лучше не знать", сказала она, отворачиваясь и идя вперед. "Нет", преследовал я её. "Что он сказал?!" "Он сказал, что до конца года вы умрёте, если не измените себя". Было 21-ое декабря. "Он также сказал, что вы не способны ничего изменить". Не думаю, что Бог мог ниспослать мне предостережений больше, чем Он послал мне за последние несколько недель. Моя жизнь скатывалась к печальной, одинокой зависимости, и каждому, от такого честного бизнесмена, как господин Удо, до сумасшедшего старого предсказателя, это было ясно, как белый день. Всем, но только не мне. "Помилуйте", заорал я переводчице. "Я только что впустую потратил десять долларов на это!" Когда мы возвратились в гостиницу, я позвонил моему дилеру в Лос-Анджелес, чтобы как обычно договориться с ним о встрече. "Я прилетаю завтра", сказал я ему. "Встреть меня с товаром на штуку баксов: смэк и немного кокса, шприцы и коробочек «Кристал». У меня будет немного свободного времени прежде, чем я отправлюсь в Европу, и я хочу максимально его использовать". Я прилетел в международный аэропорт Лос-Анджелеса, тут же вмазался в серебристом лимузине, который уже ждал меня, и возвратился домой. Порой вы не можете сказать, насколько вы изменились, когда вы далеко от дома и не видите себя в своём домашнем зеркале. Это хороший способ сравнить себя с тем, каким вы были раньше, когда в последний раз смотрелись в него. Мне захотелось заплакать. Моё лицо опухло от алкоголя, как у Джимми Пэйджа или Мика Марса. Мои руки стали тонкими, как прутья, и были покрыты выцветшими следами наколок, а остальная часть моего тела была чем-то мягким и дряблым. Моё лицо напоминало одну из силиконовых детских кукол, у которой под кожей слой жидкости. Хотя игрушка, которую напоминал я, явно принадлежала какому-то невоспитанному малышу, который жестоко с ней обращался. Мои волосы выпадали клоками, а концы выглядели секущимися и опалёнными. Я разлагался прямо на глазах. Мне необходимо было выйти на сцену, чтобы убежать от собственного распада и одиночества. Я пролистал свою телефонную книжку в поиске старых друзей. Я позвонил Роббину Кросби, затем Слэшу , потому что «Guns N' Roses» должны были открывать нас в Америке после европейского тура. Я захватил Роббина из его дома на серебристом лимузине, который я любил арендовать, и дал ему немного кокса. По пути к «Фрэнклин Плаза Отэль», где жили «Guns N' Roses», т.к. все они были бездомными, я облевал весь лимузин. Я вытерся куском бобровой шерсти, которой был отделан цилиндр, который я купил в подарок Слэшу, и у его двери вручил его ему вместе с бутылкой виски. Кое-кто из парней «Megadeth» также остановился в гостинице, так что все мы погрузились в лимузин. Роббин раздобыл немного героина у своего дилера, который был не слишком рад, увидев у своего дома бросающийся в глаза лимузин. Мы засадили героин, затем наступил провал в памяти. Мы добрались до «Кэтхаус», устроили заваруху и, шатаясь, погрузились обратно в лимузин, с ордами фанатов, преследующих нас. Мы вернулись во «Фрэнклин», где нас ждал дилер Роббина. Он сказал, что, пока нас не было, он получил немного сладкого персидского героина, и спросил, не хочу ли я его попробовать. "Да", сказал я ему. "Только это сделаешь ты". Тем вечером я был слишком обдолбан, чтобы сделать это самостоятельно. Единственный раз, когда я позволил кому-то сделать мне укол, был на с’ёмной квартире в Хаммерсмит (Hammersmith), где меня чуть было не выбросили в мусор. Он закатал мой рукав, перетянул мою руку резиновым жгутом и ввёл «перса» в мои вены. Героин добрался до моего сердца, взорвался по всему моему телу, и я мгновенно посинел. Я потерял сознание. Когда я открыл глаза, всё, что я увидел, было пятно света, цветное и движущееся. Я лежал на спине и двигался сквозь какой-то коридор. В ушах были слышны звуки, сначала неразличимые, но медленно выделяющиеся из белого шума. "Мы теряем его, мы теряем его", говорил кто-то. Я попытался сесть, чтобы выяснить, что происходит. Я думал, что будет трудно подняться. Но, к моему удивлению, я взлетел вертикально вверх, словно был невесом. Затем я почувствовал, будто что-то очень нежное захватывает мою голову и тянет меня вверх. Надо мной всё было ярко-белого цвета. Я посмотрел вниз и понял, что я покинул своё тело. Никки Сикс – этот грязный татуированный контейнер, который когда-то вмещал меня – лежал теперь накрытый простынёй от лица до пальцев ног на каталке, которую санитары заталкивали в машину скорой помощи. Фанаты, которые следовали за нами всю ночь, толпились на улице, вытягивая шею, чтобы посмотреть что происходит. Затем я увидел припаркованный поблизости серебристый лимузин, который возил нас всю ночь, которая уносила меня теперь к моему... Вдруг я почувствовал на своей голове что-то уже не столь нежное, а чью-то руку, что-то грубо и бесцеремонно схватило меня за ногу. Я молниеносно понёсся вниз сквозь воздух, сквозь крышу санитарной машины и с болезненным ударом приземлился обратно в свое тело. Я изо всех сил попытался открыть глаза, я увидел иглы с адреналином - не одну, как в «Криминальном чтиве», а две. Одна из них торчала из левой части моей груди, другая – из правой. "Никто не умрёт в моей грёбаной «реанимации»", услышал я мужской голос. Затем я потерял сознание. Когда я очнулся, я увидел прожектор, который светил мне прямо в глаза. "Где ты берёшь свою наркоту?" рявкал голос. Я стонал и пробовал освободиться от тумана и боли в моей голове. "Ты - наркоман!" Я пытался отвернуть голову, чтобы избежать мощного потока света, который, казалось, прожигает мой череп. "У кого ты взял эту дурь?" Я не мог ничего видеть. Но я чувствовал, что у меня из носа торчат трубки, и иглы приклеены пластырем к моим рукам. Единственное из всех ощущений, которые я мог распознать в бреду, была игла в моей руке. И полицейский. "Отвечай мне, ты, чёртов наркоман!" Я открыл рот и втянул в себя то, что ощущалось, как первое дыхание моей новой жизни. Я почти задохнулся от него. Я закашлялся и задумался, почему мне подарили второй шанс. Я был жив. Что я мог сделать, чтобы прославить это драгоценное чудо второго рождения? Что я мог сказать, чтобы выразить свою благодарность?.. "От***ись!" "Что?! Ты – долбанный ублюдок, наркоман, подонок!" завопил мне в ответ полицейский. "Кто дал тебе эти наркотики!" "Пошёл ты!" "Вот именно. Если ты не скажешь нам…" "Я задержан за что-нибудь?" "Мм, нет". К счастью, когда я потерял сознание, у меня при себе не было никаких наркотиков. Должно быть, Роббин или кто-то ещё прибрали всё в комнате. "В таком случае, идите к чёрту". Я снова потерял сознание. Следующее, что я помню, как стоял без майки на парковке автомобилей возле больницы. Там были две девчонки, которые сидели на бордюре и плакали. Я подошёл к ним и спросил, "Что случилось?" Их лица побелели. "Ты жив!" запинаясь, сказала одна из них. "О чем вы говорите? Конечно, жив". Они вытерли свои глаза и безмолвно уставились на меня. Они были настоящими фанатками. "Скажите, ребятки, вы не могли бы отвезти меня домой?" Их лица аж взмокли от волнения, и, страшно нервничая, они усадили меня на пассажирское сидение своей «Мазды».
Igor: Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ" Глава шестая В И Н С «НОЧНОЙ ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК РОЖДАЕТ УЖАС В СЕРДЦАХ НАШИХ ЖИВЫХ ГЕРОЕВ» Я перевернулся в кровати и, полусонный, снял телефонную трубку. Я был первым, кому позвонили. "Никки в больнице. У него передозировка". На проводе был наш тур-менеджер Рич Фишер. "Господи. Что? Он жив или мертв?" "Я точно не знаю", сказал Рич. "Перезвони мне сразу же, как только что-нибудь станет известно. Хорошо?" Я начал одеваться, чтобы поехать к нему в больницу - если он был жив. Телефон зазвонил снова. Это был Борис- водитель лимузина, который всегда возил Никки. Он сказал, что он видел, как дилер Никки выпрыгнул из окна номера в гостинице и побежал по улице с криком, "Я только что убил Никки Сикса!" Затем он увидел, как подъехала карета скорой помощи, и санитары вынесли Никки на носилках, его лицо было накрыто простынёй. Я никогда не плачу. Но той ночью я рыдал. Слезы катились у меня по лицу, и впервые за всё время, сколько я себя помню, я не думал о самом себе. За всё то дерьмо, через которое мне пришлось с ним пройти, я действительно любил этого заносчивого сукиного сына. Я уставился на телефон, не зная, кому звонить и что делать. Затем он зазвонил снова. Звонил Чак Шапиро. Репортер разбудил его с просьбой привести цитату для некролога Никки. Значит, это была правда. Встревоженный, но как всегда уравновешенный, Чак оставил меня ждать на линии, а сам тем временем позвонил в Сидэрс-Синай - больницу, куда «скорая помощь» отвезла Никки. "Я звоню узнать насчёт Никки Сикса", выпалил Чак, когда ответила регистратор. "Он только что ушёл", сказала она ему. "Он только что ушёл? Что вы имеете ввиду? Я думал, что он умер". "Да, он только что ушёл. Он выдернул трубки из носа, вытащил капельницы из рук и сказал всем, чтобы катились ко всем чертям. Он так и ушёл в одних кожаных штанах".
Igor: Часть седьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГУЮТ НАРКОТИКАМИ" Глава седьмая Н И К К И «В ДОВЕРШЕНИЕ ВСЕГО, РАЗРЫВАЯ СЕРДЦА НАШИХ НАИБОЛЕЕ СЛАБОНЕРВНЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ, НИККИ ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО СУДЬБА - ЭТОТ БЕЗЖАЛОСТНЫЙ ГОНИТЕЛЬ - ВСЕ ЕЩЁ ПРЕСЛЕДУЕТ ЕГО ПО ПЯТАМ СО СВОЕЙ КОСОЙ НАИЗГОТОВКУ» Во время поездки домой радиостанции сообщали о моей смерти. Девочки смотрели на меня большими влажными глазами и спрашивали с неподдельным участием, "Ты ведь не будешь больше принимать наркотики, правда, Никки?" В туре я чувствовал себя настолько одиноко и отвратительно, так, словно у меня нет никого, кто беспокоился бы обо мне, и никого, о ком беспокоился бы я. В том автомобиле я вдруг осознал, что я был одним из самых счастливых парней в мире. У меня были миллионы людей, которым я был небезразличен, и миллионы людей, которые были небезразличны мне. "Никогда", сказал я им от чистого сердца. Мне было настолько забавно, что все думают, будто я умер, что, как только я вернулся домой, я подошёл к своему автоответчику и изменил сообщение. "Привет, это Никки. Меня нет дома, потому что я умер". Затем я вошел в ванную, вытащил пакет героина из аптечки, закатал свой рукав, перетянул руку жгутом и после первого же нажатия на поршень шприца понял, что вся любовь и забота тех миллионов фанатов всё ещё не способны доставить мне такое удовлетворение, как один хороший укол героина. Я проснулся следующим днем распластанный на полу ванной с иглой, всё ещё торчавшей у меня из руки. Плитка на полу была залита кровью. Моей кровью. Я снова потерял сознание. Где-то далеко зазвонил телефон. "Привет, это Никки. Меня нет дома, потому что я умер".
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава первая Д О К M А К Г И «В КОТОРОЙ ГЛАВНЫЙ ОПЕКУН "MOTLEY CRUE" ОСВЕЩАЕТ НАИБОЛЕЕ ТОНКИЕ МОМЕНТЫ УПРАВЛЕНИЯ В ПОЛНОМ КОНТАКТЕ» Как менеджер, я больше всего жалею о том, что позволил Винсу думать, что он сможет избежать неприятностей, связанных с убийством. Я помню, как я сидел с Винсом после того, как произошёл несчастный случай с Раззлом и адвокаты сказали ему, "Судья хочет, чтобы ты отсидел какое-то время в тюрьме". Винс поднял на них глаза, и я никогда не забуду сказанных им слов: "Я не могу". "Что ты хочешь этим сказать, чего ты не можешь?" спросил я его. "Я должен ехать в тур". "Ах, чёрт", хлопнул я себя по голове. "Почему же я не подумал о том, чтобы использовать это обстоятельство для защиты в суде? Мой клиент - Винс Нейл - невиновен в убийстве и не может сесть в тюрьму, потому что он должен отыграть несколько концертов. Дело закрыто". По мнению Винса, он находился над законом. И уход от настоящего наказания в виде нескольких недель, проведённых в роскошной тюрьме, и «Ролекс» за двенадцать тысяч долларов, конечно же, не преподали ему никакого урока. Теперь у него были все в мире оправдания, чтобы делать то, что ему хочется, т.к. ничто не могло его остановить. Такие парни как Мик, который не сказал мне более семи слов за мои первые пять лет руководства группой, так долго питались всяким дерьмом, что знали, каково это – быть ничем. (Конечно, Мик был довольно депрессивным парнем и, к тому же, таким доверчивым, что я всегда думал, что у него должно быть своё собственное телевизионное шоу: «Хотите обмануть меня?») Мой настоящий кошмар начался, когда я пытался удержать Винса от выпивки во время его испытательного срока. В Орландо, штат Флорида, во время тура «Theatre of Pain» нам так надоели его выходки, что мы оставили его в гостиничном номере с двумя телохранителями и сказали им просто вышибить из него всё дерьмо. Самым большим врагом этого парня всегда был он сам; в туре «Girls» он делал себе бутерброд за кулисами в Рочестере, и с ним случилась истерика, когда всё, что он смог найти, была банка горчицы «Гульден», и не было горчицы «Фрэнч». Тогда он хлопнул стеклянную бутылку об стену и порезал сухожилия на нескольких пальцах своей правой руки. Мы вынуждены были отменить шоу и срочно перебросить его по воздуху к специалисту в Балтимор. Конечно, Винс не может полностью нести ответственность за своё поведение. Как его менеджеры, Дуг и я, в какой-то степени, потворствовали ему, позволяя многое, возможно, потому что группа была так популярна. Но, в конце концов, нам всё-таки пришлось принять жёсткие меры. Но то, что потрясло нас больше всего, не было связано с Винсом. Это было связано с Никки. Теперь уже Никки - король неудачников - в туре «Girls» предстал пред нами во всей красе. Ни Дуг, ни я не хотели находиться рядом с ним, поэтому мы тянули спички, чтобы определить, кто будет сопровождать группу в гастролях по Японии. Я вытянул короткую: японский промоутер господин Удо - один из моих лучших друзей. Каждый раз, когда он везёт какую-нибудь группу в Японию, он ставит на карту свою репутацию. И с «Motley Crue» не было по-другому. За исключением того, что самим «Motley Crue» было абсолютно на это наплевать. Они - дикари с полными карманами денег, которых не волнует никто, даже они сами. Первое, что случилась, когда мы прибыли в Японию, было то, что Томми поймали с марихуаной, которую нашли в его оборудовании. Господин Удо отмазал нас от этого, а несколько дней спустя мы все, сразу после выступления, отправились из Осаки на сверхскоростном пассажирском экспрессе. Эти клоуны были в полной экипировке, в гриме, который растёкся по их лицам, с цепями и татуировками повсюду. Никки и Томми были абсолютно неконтролируемы. Если бы вы летели над поездом в вертолете, вы бы видели, как все эти японцы, словно тараканы, выскакивали из вагона, в котором мы ехали. Если бы вы смогли заглянуть внутрь, вы увидели бы, как Никки бросил бутылку «Джек Дэниэлс» и попал в затылок какому-то бизнесмену-японцу. Если бы вы опустили туда микрофон, вы услышали бы, как кричал этот парень, и как пульсировала кровь, вытекая из его головы. Это было очень жестоко. Просто зверски. Прибывая на вокзал в Токио, мы увидели сотни полицейских, бегущих рядом с вагоном. "Эй, Никки", сказал я. "Ваш фэн-клуб уже здесь". А он был настолько невменяем, что даже не понял, что они послали спецназ, чтобы арестовать его. Он был уверен, что это была восторженная японская публика. Они отвезли Никки и меня в тюрьму. И, пока мы сидели там, он спросил меня, "Ну, чувак, как тебе нравятся мои татуировки? Как, по-твоему, что подумают о них «копы»?" Я думал о моей жизни в Майами: у меня был довольно неплохой бизнес до того, как я переехал на Западное Побережье руководить этими парнями. Я играл на гитаре, продюсировал альбомы «Styx», «The Ohio Players» и «The Average White Band», управлял такими хорошими ребятами, как Пэт Трэверс . Жизнь там была такой мирной и простой. "Не знаю", ответил я Никки. "Но вот, что я тебе скажу: если они снимут с меня наручники, я вышибу из тебя всё твоё дерьмо". Наконец, несмотря на идиотское остроумие Никки, его освободили в пять утра. Я остался в участке, весь день подписывая всякие бумаги. Когда я, наконец, вернулся в свой гостиничный номер той ночью, готовый рухнуть от изнеможения, кто ещё, как не Винс, мог постучать в мою дверь. Он был пьян вдрызг и пытался трахнуть подругу какого-то бандита из «Якудзы». Но в это же время его глупая подруга из Лос-Анджелеса прилетела в Японию и была в его номере. Поэтому он слинял от неё, т.к. не хотел иметь дело с разборками, в которые его снова втянул его собственный член. "Уволь тур-агента", процедил он, пуская слюни. "Что?" "Уволь грёбаного тур-агента!" В тот день все способы были хороши для меня. Я ударил его прямо в лицо, закрыл дверь и погрузился в мирный сон. Вот так я и управлялся с этими парнями: мы всё время вышибали дерьмо друг из друга. Я называл это «управление в полном контакте» . Когда, несколько дней спустя, Никки сказал, что он отправляется в Гонконг, Таиланд и Малайзию с одной только пачкой презервативов, я уже предвкушал дальнейшее применение силы. Я знал, что должен буду ходить за ним по пятам и нянчить его, потому что, если бы я этого не делал, он бы себя убил или потерялся, или был продан в белое рабство. К счастью, он не поехал дальше Гонконга, где он заказал что-то около 150-ти проституток в течение двух дней. Я, наверное, убил бы его, когда он послал дюжину хихикающих проституток к моей двери, в то время как я разговаривал по телефону со своим семейством. Конечно, Никки не был сексуально активен тогда. Он, вероятно, просто говорил, и говорил, и говорил с бедными шлюхами, пока они не приходили к выводу, что никакая сумма денег не стоила этой пытки. Он был абсолютно отмороженным героинщиком, и ему становилось всё хуже и хуже. Когда в декабре мы вернулись в Калифорнию, мне начали звонить посреди ночи из компании безопасности, которая охраняла его дом, потому что они приезжали на его вызовы и обнаруживали его ползающим по двору с дробовиком. За несколько дней до Рождества я отправился на обед с Бобом Красноу из «Электры». "Ну", сказал он. "Как твои парни?" "С ними всё будет хорошо", сказал я, "если они смогут остаться в живых". Затем, сразу после обеда, позвонил Дуг. У Никки случилась передозировка в каком-то гостиничном номере, и они полагали, что он умер. Это не должно было стать сюрпризом для меня, но всё-таки я был удивлён. После шока наступило раздражение. Затем пришло разочарование. Я был огорчён самим собой из-за того, что связался с такой группой, как эта, и из-за того, что позволял этим парням избегать неприятностей, когда они вели себя, как животные. Особенно теперь, когда одно животное уже убило себя. Когда я узнал, что Никки на самом деле жив и сбежал из больницы, я понял, что я должен делать. Я пришёл в офис, вызвал Дуга к своему столу и сказал ему, "Я больше этого не потерплю. Я не собираюсь смотреть, как люди гибнут". У них был намечен тур по Европе, и это был наилучший шанс, прилететь домой, скорее, в мешках для трупов, чем на «Конкорде». Мы отменили тур и начали искать Никки. Никто не отвечал по его номеру, но он изменил своё сообщение на автоответчике, поэтому мы знали, что он был там. Мы приехали к нему домой и нашли его в ванной с кровью, размазанной по всем стенам. Он лежал там, в кожаных штанах, без майки, обдолбанный и невменяемый. Я сказал ему, что он поедет ко мне домой для детоксикации. Проблема с Никки состоит в том, что он очень заинтересован, чтобы ничто его не контролировало. Он управляет всем. Но в этом случае, героин обладал намного большей властью, чем та, с которой он готов был считаться. Никки пробыл у меня в Тарзана почти неделю. Боб Тиммонс приезжал каждый день, чтобы пытаться удержать его от наркотиков, и Стивен Тайлер из «Aerosmith», который проявлял внимание к Никки, звонил каждый день, чтобы поизмываться над ним. "Ты умрёшь", говорил он ему. "Ты должен это понимать". Наконец, Никки сломался. Он впервые признался нам, что не может управлять своей привычкой. Мы вызвали остальную часть группы и провели большое собрание в моей гостиной. Они выглядели жалкими. Был Никки, который умирал; Томми, который всё больше пил и дрался со своей женой; Винс, который абсолютно вышел из под контроля; и Мик, который обычно просыпался каждое утро, пил и рыдал над самим собой, пока не отрубался. И это, как предполагалось, была одна из самых великих, величайших рок-групп в мире. Во-первых, Дуг и я сообщили им, что они должны будут заплатить европейским промоутерам за отмену тура из своего собственного кармана. Во-вторых, они либо берутся за ум, либо находят себе новых менеджеров. Мы представляли объединенный фронт. Никки признал, что он должен лечь в больницу на обследование - то, на что он никогда прежде не соглашался. Томми, который так легко на всё ведётся, что готов был выпить яду, если бы Джим Джонс попросил его об этом, сказал, что он, конечно же, в деле. (Jim Jones – американский проповедник, после проповеди которого в 1978 году, около девятисот человек совершили массовое самоубийство, приняв яд) Винс упрямился и не хотел ничего признавать, вытянув вперёд свои пятки и болтая всякий вздор. А Мик просто посмотрел на нас каким-то странным весёлым взглядом.
мур: еще бы время найти все это почитать
bask: мур да уж
Alexandr(Волгоград): а ничё так, немного от работы отвлекает:)
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава вторая T O М М И «БИТВА С ХОЛЩОВЫМ МЕШКОМ И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ, КАСАЮЩИЕСЯ РАСПЛАТЫ ЗА АВАНТЮРЫ, СЛИШКОМ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ, ЧТОБЫ О НИХ УПОМИНАТЬ» Я был первым, кто пошёл туда. Часть меня не хотела этого делать, но все мы слишком погрязли в нескончаемом веселье. Поэтому мы заключили договор и, будучи игроком команды и куском дерьма одновременно, я первым отправился в реабилитационную клинику. Я не был так плох, как Никки или Винс, но я пил как маньяк, курил марихуану и время от времени застреливал грёбаный героин с Сиксом. Этот наркотик был настолько чертовски хорош, что меня это пугало. Тем не менее, я не думал, что у меня есть какие-то проблемы, пока я не оказался в этом месте в Тусоне под названием «Коттонвуд» (Tucson – город в штате Аризона, «Cottonwood» - название клиники). Там был этот врач, который сумел поднять на поверхность всё это дерьмо, о котором я на самом деле даже не догадывался. На второй день моего пребывания там, он заставил меня сидеть в комнате, в то время как сам стоял у меня за спиной. В комнате не было ничего, кроме пустого стула, который стоял напротив меня. Врач сказал, что я должен смотреть на пустой стул и представить себе, что на нём сидит моя пагубная привычка. Когда он сказал это, я, как предполагалось, должен был вообразить, что моя привычка разговаривает со мной. Сначала это казалось какой-то глупостью, но через некоторое время я начал в это верить. "Я знаю, что ты любишь меня", сказала моя привычка. "Ты всё время думаешь обо мне. Ты не можешь жить без меня". Внезапно весь этот гнев поднялся на поверхность, и я вскочил и разволновался: "Минуточку", заорал я пустому стулу. "Пошла ты. Я могу жить без тебя, мать твою". "Очень хорошо. Я хочу, чтобы вы возражали вашей привычке", сказал врач. "Я хочу, чтобы вы рассердились на неё. Я хочу, чтобы вы уничтожили её. Это - не друг. Это - ваш враг". Затем он заменил стул тяжелым брезентовым мешком и вручил мне грёбаную бейсбольную биту. Я подбежал и начал выбивать дерьмо из этого долбаного мешка-привычки, чувак, и слезы градом слетали с моего лица. "Покажите то, что вы чувствуете", врач продолжал держать меня за яйца. "Она хочет причинить вам боль. Выбросьте её из вашей жизни". Я продолжал сходить с ума, колотя по мешку, и рыдал во всю глотку, как ребёнок. Это было похоже на изгнание нечистой силы, брат. Я никогда не забуду этого грёбаного эксперимента, потому что я понял, что существует некая другая сила, которая управляла мной в течение многих лет, и впервые я вступил с нею в контакт. До той поры я не знал, насколько мощной была эта сила, и насколько в то же самое время она была немощной. Просто привычка настолько сильна, насколько вы ей это позволяете, а я позволил ей стать слишком сильной. На стене в «Коттонвуд» была надпись, которая гласила "Молчание = Смерть". И я никогда не забуду этой фразы, потому что она заставила меня вспомнить о моем детстве. Мои родители всегда были классными, но всякий раз, когда я делал что-то не так, меня наказывали молчанием. Они отправляли меня в мою комнату, и, когда я спрашивал, что я такого сделал, они ничего не говорили. Так что я сидел в своей комнате, задаваясь вопросом, что, чёрт побери, я сделал, и почему никто не хочет со мной разговаривать. Мои родители думали, что именно так они, как предполагалось, преподавали мне урок. Так с раннего возраста я приравнивал молчание к наказанию. Когда я стал старше, ничто не бесило меня так, как, если кто-то не хотел со мной разговаривать. Это всё ещё достаёт меня, когда какая-нибудь девчонка не перезванивает мне или когда я делаю что-то не так и получаю молчаливый укор от друга. Чувак, я всякий раз хочу заползти в какую-нибудь нору и умереть там. Поэтому, когда я увидел в клинике эту надпись, "Молчание = Смерть", сказал я самому себе, "Знаешь что? Это именно то, что, чёрт возьми, заставляет меня чувствовать себя ребёнком". Каждый из группы занимался по индивидуальной программе. Но спустя неделю или около того Боб Тиммонс подумал, что мы должны быть вместе как группа. Поэтому все они слетелись, чтобы встретиться со мной. Обнявшись, мы стояли в кружок с другими людьми из клиники, и пели, "Ты не всегда получаешь то, что хочешь" ("You Can't Always Get What You Want"), что, вероятно, было идеальным посланием для такой группы, как мы, потому что все мы настолько привыкли получать именно то, что хотим, и каждый раз, когда мы этого хотим. Задвижки, управляющие моими слёзными железами, снова открылись, и, рыдая, я обратился к Никки, "Это не самая красивая песня, чувак?" Он посмотрел на меня, словно я был сумасшедшим, затем посмотрел на Мика и прошептал ему что-то обо мне, верящем всему этому дерьму Джима Джонса. Не думаю, что кто-нибудь из группы когда-либо относился ко мне серьезно. Я был похож на щенка, чьи лапы были слишком большими, и который всё время спотыкался и падал. Но затем после пения мы все сели. Консультант попросил нас мысленно представить себе, будто мы - маленькие мальчики, и вдруг сломался Никки. Его лицо покраснело, и он был настолько встревожен, что не мог вымолвить ни слова. Позднее он сказал, что представил себя стоящим на одном конце улицы, а на другом - стояла его мать, и он понял, что вся его неразрешённая горечь и негодование к своим матери и отцу всё ещё часто посещают его. Если я был дурилка картонная, под маской которого, как они выяснили, скрывалась неподдельная печаль, то Никки был безумно заряженный таран, который, как мы узнали, имел уязвимое место, где помещались истинные чувства и эмоции. Даже Винс, наиболее непроницаемый из всех нас, начал открываться и плакать. Впервые я увидел в «Motley Crue» слабость, которую никогда прежде не замечал. Все мы превратились в слабых маленьких детей за исключением Мика, который был необычайно упрям и отказывался открываться. Каждый раз, когда мы пели вместе или медитировали, или делали какие-нибудь упражнения, чтобы войти в контакт с нашими эмоциями, я смотрел на него, и у него было такое выражение лица, будто его сейчас стошнит на пол.
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава третья М И К «В КОТОРОЙ МИК ПРЕУСПЕВАЕТ В ОСКОРБЛЕНИИ МНОГОЧИСЛЕННЫХ ЧЛЕНОВ ОБЩЕСТВА ТРЕЗВОСТИ, СЛУЖИТЕЛЕЙ КУЛЬТА И ЖИЛЬЦОВ ДОРОГИХ МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТ» Этого нельзя было не замечать: я видел, каким уродливым и раздутым я выглядел. Я видел, как близко Никки подошёл к смерти. И я видел, как наши менеджеры были настолько сыты по горло нами, что собирались уходить. Фактически, меня самого так тошнило от нас, что я был готов уйти, если хоть что-нибудь не изменится. Так что я бросил пить. Вы можете просто остановиться, когда вы хотите остановиться. И я был готов это сделать. Мне не нравилось чувство уязвимости, когда я был пьян, потому что в таком состоянии люди легко могут обмануть вас. И у меня ужасно болели кости, потому что я бывал настолько пьян, что мог сделать одно неосторожное движение, а на следующее утро проснуться с чудовищной болью, которую я заглушал большим количеством спиртного, пока опять не пьянел настолько, чтобы снова не сделать какую-нибудь глупость. Бросив пить, я в течение нескольких недель сбросил девять килограммов веса и избавился от сотни складок на теле. Всякий раз, когда я жаждал выпить или чувствовал себя неважно, я сворачивал свои пальцы в кольцо, как будто держу в руке стакан, орал "бум" и резко подносил руку ко рту, словно опрокидывал туда порцию текилы. Это было моим бумом, моей терапией. Я думаю, что это пугало многих людей, но это делало меня счастливым. К тому же, это было намного дешевле чем, курс реабилитации. Тем временем Никки, Томми и Винс помещались в клинику и выписывались из неё уже так много раз, что я никак не мог уследить, кто из них где находится в данный момент. Никки думает, что реабилитация сильно помогла группе. Но я в это не верю. Я посещал их в клинике и видел, что врачи разлучали парней до тех пор, пока они не начинали чувствовать себя полными нулями. Они становились униженными и оскорблёнными, их помещали в комнаты с людьми, у которых были реальные проблемы, с людьми, которых изнасиловал их собственный отец или с теми, кто видел, как убили их мать. У Томми, Винса и Никки не было таких проблем: они, чёрт побери, были так молоды, что ещё даже не начали жить. Весь процесс был наиболее труден для Томми, я думаю, потому что его забрали туда на грани нервного срыва, когда он буквально чахнул после разноса, который устроили ему в его доме в Сочельник (ночь накануне Рождества), он должен был вылечиться, чтобы спасти свой брак. Когда группа вышла из клиники, он был просто как ребенок, а я полагаю, что человек теряет ощущение какой-либо перспективы, если он – миллионер-подросток. Сделка, которую мы все заключили, состояла в том, что прежде, чем мы начнём делать запись нового альбома, каждый из нас должен избавиться от своей зависимости. Поэтому парни помещались в клинику, выходили оттуда, продолжали пьянствовать, затем снова помещались в клинику, чтобы в очередной раз на неделю протрезветь. Это было похоже на дорогостоящие каникулы, потому что все эти врачи и владельцы клиники, брали так много денег с этих парней, что могли продолжать лечение, несмотря на то, были ли парни уже здоровы или нет. Возможно, если бы вам повезло, то по прошествии девяноста дней воздержания на ваши десятки тысяч долларов они купили бы вам личный ключ от собственной цепи. Единственный путь, который вижу я - вы можете просто завязать, если вы этого действительно хотите, а иначе все клиники Мира не в состоянии будут вам помочь. Это мое мнение, потому что на меня это никак не действовало. Сейчас моя единственная слабость - коллекционирование старых гитар. Возможно, именно поэтому я – самый скучный парень в группе. Даже при том, что я избавлялся от своей напасти самостоятельно, я всё ещё должен был ходить на встречи с группой и на групповую терапию. Наш менеджмент пытался сделать группе некую обширную пластическую операцию, и мы вынуждены были видеть всех этих врачей, которые пытались промыть нам мозги, чтобы изменить наше поведение. Один раз в неделю мы должны были входить в отношения, дискутируя друг с другом на манер старой надоевшей друг другу женатой пары. Там, мы узнавали, как разговаривать друг с другом, а не драться, или мы обсуждали наши чувства, или что произошло за минувшую неделю. Меня это просто задалбывало. Во-первых, у меня пропадал весь день, т.к. я вынужден был ехать туда и просиживать там, слушая то, что меня не касалось и во что я не верил. А, во-вторых, мне было больно видеть то, что остальная часть группы не была достаточно адекватна, чтобы разглядеть сквозь всю эту ерунду мнимой терапии, что можно работать над собой самостоятельно. Каждый психотерапевт хотел, чтобы мы чувствовали себя слабыми и плакали, а я ненавижу плакс. Взрослые мужчины, которые плачут посреди грёбаного кризиса, погибают, потому что, можете поспорить на что хотите, враг не будет плакать. Он прикончит вашу слабую задницу, в то время как вы плачете! Мой отец учил меня, "Когда ты - ребенок, будь ребенком. Когда ты - мужчина, будь мужчиной". Меня настолько тошнило от вида группы, что я хотел проорать им в глаза. Возвращайтесь во вторую категорию, или вы хотите плакать, слюнтяи (suckass). Смысл дорогостоящей терапии состоял в простой вещи: воздержание от алкоголя и наркотиков, а также от вещей, которые заставляют вас плохо себя вести; думать прежде, чем действовать, реагируя на негативный импульс; и делиться чувствами вместо того, чтобы держать их в запечатанной бутылке, где они уничтожают вас и тех, кто находится рядом с вами. Обо всём этом мы и так знали. Единственная вредная привычка, которая была у нас, это сама терапия. Но, так или иначе, я ходил туда каждую неделю, не будучи при этом больным, потому что мне не нужен был врач, который бы говорил мне, что, если мы хотим снова стать великой группой, мы должны оставаться вместе как группа. Мы отправились в Канаду для записи нашего следующего альбома, и врачи-наркологи поехали с нами – естественно, за наш счёт. Когда мы закончили запись и вернулись в Лос-Анджелес, я ходил как-то по торговому центру в Беверли Хиллс, присматривая мебель для нового дома, в который мы с Эми переехали, и которую я на самом деле не мог себе позволить. Какая-то женщина на другой стороне улицы вдруг заорала, "Мик!" Она была похожа на бездомную нищенку, и от неё сильно несло алкоголем. Она была настолько пьяна, что едва могла идти. Я сказал ей привет и пошёл дальше. "Кто эта наркоманка?" спросила Эми. "Эта?" ответил я. "Она была нашим психотерапевтом".
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава четвёртая Н И К К И «ЛЮБОВЬ НАСТИГАЕТ НАШЕГО ГЕРОЯ НЕОЖИДАННО, КОГДА ОН МОЛИТ СВОЮ МУЗУ НИСПОСЛАТЬ ЕМУ ВДОХНОВЕНИЕ, О КОТОРОМ ТАК НАДОЛГО БЫЛО ЗАБЫТО, ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПИСАТЬ ПЕСНИ» Как только я появился "чистым" после месяцев периодического попадания в клинику, одной из первых, кого я увидел, была Дэми Мур, тот самый человек, который впервые прошептал мне на ухо буквы «A.A.» («Общество анонимных алкоголиков»). Она была в Ванкувере, снимаясь кино, в то время как мы начинали работать над альбомом «Dr. Feelgood». И на улицах поговаривали, что Дэми и Брюс Уиллис расстались. Мы обедали в доме моего продюсера Боба Рока, и после этого она спросила, не хочу ли я прокатиться с ней в её гостиницу. Иногда поездка домой это всего лишь поездка домой, но, будучи рок-звездой, я, естественно, предположил, что мне предлагали поездку несколько другого рода. Я понимал, что я трезв, и, следовательно, относиться к этому стоит серьёзно, поэтому я отверг это предложение. Причиной была Брэнди Брандт . С тех пор, как в возрасте семи лет я начал курить «травку» в Мексике, трудно припомнить день, чтобы я не принимал какую-нибудь дурьь. В течение двадцати лет кряду я успешно избегал действительности. Поэтому, когда я, наконец, завязал с героином, я не знал, что мне теперь делать с самим собой. Трезвость была ужасающей. У меня была целая жизнь, чтобы наверстать упущенное. И я не знал, с чего начать и чем заняться. Я больше не ходил по клубам, и я не занимался сексом так долго, что я и моя правая рука были фактически помолвлены. Я стал настолько зажатым и агорафобным (агорафобия – боязнь открытого пространства, антипод клаустрофобии), что пошел на приём к психиатру. Процесс восстановления и терапии очистили мою «луковку» (onion – на сленге означает «голова») настолько глубоко, что я больше не чувствовал себя Никки Сиксом. Я чувствовал себя пацаном из Айдахо, суперпомешанным другом Аллана Уикса (Allan Weeks – друг детства Никки из города Джером). Я снова должен был учиться быть мужчиной, потому что я понял, что всё это время я был просто маленьким мальчиком: незрелым, импульсивным и очень восприимчивым к злу всего Мира. Врач предложил, чтобы я пробовал новый препарат под названием «Прозак». Хотя я не хотел принимать никаких наркотиков, даже законных, он сказал, что у меня нарушен химический баланс. Моя токсикомания, как он объяснил, парализовала выработку в моем мозгу чего-то под названием «серотонин» (серотонин – вещество в человеческом мозге, отвечающее за аппетит, сон, настроение и эмоции человека). Он дал мне две коробки, в каждый из которых было по десять образцов этого нового чудесного препарата. Когда я вышел за дверь, то сунул себе в рот две пилюли, и к тому времени, когда я был дома, почувствовал себя спокойным. Возможно, это была плацебо (placebo – таблетка-пустышка, эффект которой основан на самовнушении пациента), но в течение двух дней я уже был способен выходить из дома и даже немного общаться. Я начал встречаться с Лизой Хартман (киноактриса), но она была слишком занята для меня (хотя, очевидно, она была не слишком занята для Клинта Блэка [Clint Black – кантри-певец]). Фактически, у большинства моих так называемых друзей больше не было на меня времени. Кое-кто из парней «Metallica» подошли ко мне в «Кэтхаус» и предложили угостить меня выпивкой, но когда я сказал, что завязал, они ушли и больше со мной не разговаривали. То же самое со Слэшем, то же самое со всеми остальными. К счастью, один старый друг по имени Эрик Стэйси, который играл на басу в «Faster Pussycat», тоже только что прошёл курс реабилитации. Я пригласил его жить к себе, так что мы всё время сидели вместе и чувствовали себя, как два идиота. Время от времени мы решались отправиться в клуб и попытаться подцепить каких-нибудь тёлок. Но толи мы забыли, толи мы на самом деле никогда знали, как это делается. Мы говорили, "Привет". Они отвечали, "Привет". Затем следовала неловкая пауза, и мы говорили, "Нет… Ничего… Не обращайте внимания". В конечном счете, Рикки Рэктман, который забежал как-то в «Кэтхаус», так проникся сочувствием ко мне и моей правой руке, что устроил нам свидание вслепую с «Мисс Октябрь» (хотя свидание нельзя назвать слепым, когда ты знаешь, что это человек с фотографии на развороте журнала «Плэйбой»). Я был эмоционально ранимой рок-звездой, сидящей на «Прозак» и познающей новый мир трезвости, а она была восходящей «плэймэйт» (Playmate – звезда журнала «Плэйбой»). Это была плохая комбинация. Брэнди - чувственная брюнетка с искрящимися невинными глазами, только что порвала с Тайми Дауном (Taime Downe – вокалист группы «Faster Pussycat») после того, как обнаружила использованный презерватив в его мусорном ведре. В первую ночь, когда мы спали вместе у неё дома, зазвонил телефон. Это была мать Брэнди. Из трубки доносился голос её мамы, которая говорила о парне, с которым она познакомилась какое-то время назад по имени Никки, и как она думает о том, чтобы позвонить ему, потому что он ей по-настоящему нравится. Я узнал этот голос: это была Бри Хауворд - одна из девочек, которых мы прослушивали на место бэк-вокалисток для тура «Girls». Я совершенно забыл о ней. Мы провели пару весёлых ночей вместе, покатываясь со смеху. Но я понятия не имел, что Брэнди была её... "М-м, мам", сказал Брэнди. "Я бы не советовала тебе звонить Никки. Может быть, ты лучше позвонишь тому классному продюсеру, с которым я видел тебя на той неделе". Моя жизнь казалась такой опустошённой без наркотиков, что я позволил Брэнди заполнить эту пустоту. Как это ни странно, но было настолько возбуждающе зависать с кем-то противоположного пола и наслаждаться тем, как ты бросаешься в отношения с головой. Но я был ребенком: мне необходимо было любить кого-то, и я должен был чувствовать, что кто-то любит меня. Трезвость позволила мне чувствовать эмоции по-новому, но она не научила меня понимать их. Всего через пару недель после того, как Брэнди и я познакомились, я должен был отправляться в Ванкувер для записи альбома «Dr. Feelgood», и расставание только подлило масла в огонь иллюзии того, что я влюблён. Хотя я чувствовал себя одиноким и подавленным без неё, но в то же самое время, не имея больше потребности принимать наркотики и каждую ночь гоняться за «кисками», я фактически всё своё время занимал чем-то продуктивным, а именно - я снова начал писать песни. События прошлого года дали мне более чем достаточно материала, моя почти смертельная передозировка вдохновила меня на написание первой песни для альбома - "Kickstart My Heart". (Из каждой своей передозировки я всегда умел сделать песню.) Это не было, как с «Girls, Girls, Girls», когда я просто отказывался от своей привычки на какое-то время, чтобы написать какой-то наполнитель для альбома. У меня было время и ясность ума, чтобы срезать жир со своих песен, собраться с группой и пропустить их через механизм «Motley», обсуждая и внося изменения в каждую из них до тех пор, пока они не начинали нам нравиться. За несколько месяцев наших встреч, где группа обвиняла меня в том, что я - фашист в моих песнях и образах, я впервые послушал их и принял это к сведению. Дружба между Томми и мной углублялась, т.к. он погрузился в процесс написания песен и начал будить меня каждое утро, чтобы пробежаться по новым идеям. Возможно, из-за того, что мои проблемы с отцом препятствовали мне завязать какую-либо настоящую дружбу, Томми в то время стал моим первым и единственным лучшим другом. Здравомыслящие, мы теперь имели терпение слушать группы не только «Sweet», «Slade», «T. Rex», «Aerosmith» и «New York Dolls»: я открыл для себя много всего от Майлса Дэвиса до Уитни Хьюстон, и я узнал целую вселенную звуков и эмоций, замысловатых мелодий, басовых и ритмических линий, которые я пропустил за всю мою предыдущую жизнь. Вместе мы все написали то, что, как нам казалось, могло стать нашим лучшим альбомом до той поры. На этот раз студия не была местом для веселья и привода девочек, это было место для работы. И работа эта шла полным ходом. Мы ввели Боба Рока (Bob Rock) в качестве продюсера, потому что нам нравились альбомы, которые он сделал с «Kingdom Come», «The Cult» и Тэдом Нюджентом. Это была его работа - заставить нас снова стать «Motley Crue» после десятилетия наркотиков, смертей, браков и лечения. Где Том Верман (Tom Werman – прежний продюсер «Motley Crue») просто говорил, "Хорошо, довольно неплохо", Боб хлестал нас, как каторжных рабов. Его курс был, "Это не самое лучшее, на что вы способны". Он всегда был чем-то не доволен. Мик сделал запись всех гитарных партий для «Shout at the Devil» за две недели, но теперь Боб Рок заставит его потратить две недели, дублируя гитарные партии снова и снова, пока это не начинало звучать идеально синхронно. И хотя этот процесс раздражал и разочаровывал Мика, ему было гораздо легче, чем Винсу, который за несколько дней мог записать на плёнку всего лишь одно единственное слово, которое бы понравилось Бобу. Боб был критичным и требовательным сторонником точности. Шесть месяцев суровости в купе с шестью месяцами трезвости вымотали из нас всю душу, и всем нам приходилось сносить сильные и внезапные перепады настроения друг у друга. Каждый день прежде, чем войти в студию, мы никогда не знали, покинем ли мы её тем вечером, чувствуя себя самой лучшей группой в мире или четырьмя разъярёнными клоунами, которые даже не умеют играть на своих инструментах. За восемь лет вместе, с миллионами проданных альбомов, мы никогда не делали запись должным образом. Прежде никто никогда не показывал нам пределы наших возможностей и не продолжал требовать большего, чем мы могли, по нашему мнению, дать, пока мы не обнаружили, что фактически мы способны на большее. Просто прежде мы никогда даже не пытались этого делать. В соседней студии «Aerosmith» делали запись альбома "Pump" и встречались с тем же самым адвокатом Бобом Тиммонсом, услугами которого пользовались и мы. Поэтому после работы мы занимались всякими смешными вещами, которыми занимаются трезвые рок-звезды вместе, например, пили «Перье» или бегали трусцой вокруг озера. Конечно, весь этот процесс был полной противоположностью всем принципам панка, которых я так прочно придерживался, когда был подростком. Я всё ещё любил громкий, сырой, небрежный, полный ошибок рок-н-ролл. Я хотел, чтобы из "Same Ol' Situation" струилась брань, чтобы в "Dr. Feelgood" был ритм (groove), который мог сорвать крышу, чтобы "Kickstart My Heart" казалась такой же отвратительной, как спидбол и чтобы в "Don't Go Away Mad (Just Go Away)" был такой припев, что под него ты мог вдребезги разнести свою комнату. Но в то же самое время я хотел, чтобы это был альбом, которым я, наконец, мог гордиться. В клинике мне сказали, что единственный способ получить избавление от зависимости – верить в это и искать помощи у высшей силы, которая могла вернуть здравый смысл в мою жизнь. Множество людей выбирает: Бог или любовь. Я выбираю единственную женщину, которая не покидала меня всю мою жизнь: Музыку. И настало время отплатить ей за её веру и стойкость. Тем не менее, я всегда избегал слепой веры. Переполненные возбуждением относительно нового материала, мы работали над ним с таким упорством, и мы даже не догадывались, что музыкальная индустрия практически заявила, что после «Girls, Girls, Girls» нам настал конец. Мы находились в этой сфере почти целое десятилетие, пока они были заинтересованы в нас, и это весьма большой срок. Восьмидесятые были почти на исходе, нечто назревало в Сиэтле, а мы были всего лишь металлической группой с налаченными волосами, которой повезло с парой синглов. В их умах мы были уже мертвы. Они рано нас списали.
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава пятая Т О М М И «АВАНТЮРА, В КОТОРУЮ ВВЯЗЫВАЮТСЯ С ЧУВСТВОМ ГРАЖДАНСКОГО ДОЛГА И ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ, А ВЫХОДЯТ С ГОРЕЧЬЮ РАССТАВАНИЯ, ПРЕДАТЕЛЬСТВА И ЖАРЕНОГО АРАХИСА НА БОРТУ САМОЛЁТА» Перед самым началом тура «Girls, Girls, Girls» Хизер и я явились причиной краха одного из самых крупных долбаных торговцев кокаином в стране. И всё это из-за того, что мы не хотели ехать на Ямайку одни. У нашего менеджера Дока МакГи было множество подозрительных друзей, которые жили на Кайманах. Это были сумасшедшие, похожие на сутенёров, парни, которых звали только по именам - Джерри, Лей, Тони - и они приезжали с огромными грёбаными чемоданами, полными кокса, а на острова увозили их набитые наличными деньгами, где они отмывали их, уходя от уплаты налогов, и хорошо поднимались на этом дерьме. Лей – загорелый, вежливый и безумно богатый южанин - был одним из наикрутейших друзей Дока. Впервые мы с Винсом познакомились с ним, когда отдыхали на Кайманах. Лей направлялся в арендованный Доком дом с дипломатом, и первыми словами, которые мы сказали ему, было, "Дай мне, дай мне, дай мне!", т.к. мы прекрасно знали, что находится в этом грёбаном дипломате: горы белого порошка, чтобы наполнить наши носы. Лей открыл дипломат и дал нам щепотку кокса. "Это всё, что ты нам даёшь?" заорал на него Винс. "Вот, что я вам скажу", сказал Лей. "Если вы сможете открыть этот дипломат, то получите больше". С этими словами он подмигнул нам, захлопнул кейс, защёлкнул замки и перекрутил на них цифры таким образом, чтобы мы не могли его открыть. Мы поймали кайф от той щепотки, которую он нам дал, но через десять минут, как это всегда бывает, нам начало хотеться большего. Винс и я схватили чемодан и перепробовали все комбинации. Мы были так возбуждены действием кокаина и на самом деле считали, что проверили все существующие сочетания трех цифр. "Подожди", вопил Винс в порыве вдохновения. "Мы уже пробовали шесть-шесть-шесть?" Наконец, я пошёл на кухню, схватил нож для разделки мяса и отрезал верхушку от кожаного портфеля Лейя стоимостью в тысячу долларов. Внутри, искрясь, как белое золото, лежали, мать их, десятки огромных полиэтиленовых пакетов, наполненных коксом. Мы надрезали их ножом и начали просто нырять лицом в кейс, словно ловили яблоки (bobbing for apples – игра, в которую играют дети во время Хэллоуина, когда игрок пытается поймать зубами яблоки, плавающие в корыте с водой). Спустя час белоснежного рая, вошел Док. "Что вы делаете, вашу мать?" Винс посмотрел на него, его лицо было всё белое от кокса, а изо рта текли слюни. "Ну, Лей сказал, что мы можем это взять, если откроем. Ну, мы и открыли". Док был в такой ярости, что вышиб нас из дома. Я думаю, что, если бы мы заплатили за все эти наркотики, то на это не хватило бы и всех наших гонораров вместе взятых. Вскоре после этого Лей был арестован. К нему на Кайманы частенько прилетали супераппетитные цыпочки, чтобы провести там несколько дней – это всегда были разные тёлки, приезжавшие по две за раз - и мы просто думали, что он был их грёбаным сутенёром-папочкой. Но правда была в том, что он использовал их как мулов для переправки наркотиков в США. Один раз эти убийственные блондинки прилетели из Нового Орлеана и оттягивались в обществе Дока, Лейя и парней из «Bon Jovi», у которых Док тоже был менеджером. Когда пришло время девочкам уезжать, Лей примотал к их телам наркотики с помощью скотча и высадил их у аэропорта. Это был их первый раз, когда они занимались контрабандой, поэтому у одной из них возникла гениальная идея – прилепить к телу ещё и ножницы. Это на тот случай, что, если ей вдруг будет грозить опасность быть пойманной, она могла бы просто разрезать скотч и сбросить наркоту. Ну, в общем, этот "Эйнштейн" и её подруга проходили через металлоискатель, и, конечно же, ножницы "зазвенели". Они обыскали её, нашли кокс, затем обыскали её подругу. Это маленький остров, и они знали, что девочки отдыхали с Лейем и парнями из «Bon Jovi», которые покинули остров на предыдущем рейсе. Поэтому они заставили самолет, на котором летели «Bon Jovi», развернуться, чтобы они могли проверить весь багаж на предмет наличия наркотиков. Затем они послали полицейских, чтобы те нашли Лейя, который запрыгнул в свой самолет и спрятался на другом острове прежде, чем они смогли его поймать. И это как раз в то время, когда туда прилетели Хизер и я. Мы хотели поехать на Ямайку. Но мы никого там не знали, а у Лейя, естественно, были связи со всеми на Карибах. Так что Док связался с ним и попросил его встретить нас на Ямайке и всё нам показать. Однако в тайне от него "федералы" заключили соглашение с ямайским правительством, и, когда второй его самолет приземлился в Кингстоне, они окружили самолёт, вытащили его оттуда, посадили в самолет до Тампы и уже там взяли его под арест. Мы с Хизер чувствовали себя ужасно: у нас не было никого, кто бы мог показать нам Ямайку. Тем не менее, это дерьмо круто обернулось для Лейя. Он был приговорен к пожизненному заключению, послал нам пару писем, а затем мы не получали от него больше никаких известий. Следующее, что я узнал о нём, когда мы были в Тампе во время тура «Decade of Decadence», Лей присутствовал на нашем шоу, одетый в долбаный "Armani". Он не сказал мне, как ему меньше чем за десять лет удалось избежать пожизненного заключения, но он заявлял, что держит свой нос чистым. К тому времени я тоже уже держал свой нос чистым. Короче, был у нас менеджер - Док МакГи. Прежде, чем он встретил нас, он жил таинственной жизнью, которая потерпела крах, когда его арестовали за содействие контрабанде сорока тысяч грёбаных фунтов (около 18-ти тонн) марихуаны из Колумбии в Северную Каролину. Это не был его единственный арест, потому что он также обвинялся в связях с некоторыми высокопоставленными психопатами, которые в начале восьмидесятых сговорились провезти более полумиллиона фунтов (около 230-ти тонн) кокаина и «травки» в Соединенные Штаты. В то время когда мы проходили курс реабилитации, суд приговорил Дока к пятнадцати тысячам долларов штрафа и к пяти годам тюрьмы условно и обязал его учредить организацию, направленную против злоупотребления наркотиками, под названием «Make a Difference Foundation», после того, как он был признан виновным в деле с Северной Каролиной. Док понимал, что в течение, по меньшей мере, лет десяти кто-нибудь ещё наверняка окажется в тюрьме по этому же делу, поэтому он должен был сделать что-нибудь выдающееся, чтобы показать суду, что на свободе он принесёт Миру намного больше пользы. Итогом его "мозгового штурма" стала идея отпраздновать двадцатую годовщину «Вудстока» проведением «Московского Музыкального Фестиваля Мира» («Moscow Music Peace Festival») - гигантского представления, пропагандирующего трезвый образ жизни и любовь между народами, которое включало нас, Оззи, «Scorpions» и «Bon Jovi». Все деньги, как предполагалось, шли на нужды наркологических и антиалкогольных учреждений, включая «Make a Difference Foundation». Но неприятности начались уже с того момента, как мы ступили на борт самолета. У нас был заключен договор, что мы как группа должны оставаться трезвыми, и как трезвая группа, мы должны поднять нашу музыку на самый высокий долбанный уровень. Альбом «Dr. Feelgood» выходил через пару недель, и Док сказал нам, что разминочное шоу в Москве будет великолепной репетицией перед его запуском. Он объяснил, что все группы будут равноправными участниками проекта, что не будет никаких хэдлайнеров, и каждый будет играть сокращённый пятидесятиминутный сэт без реквизита и спецэффектов. Выступать должны были в следующем порядке: «Scorpions», Оззи, мы, а затем «Bon Jovi». Но как только мы оказались в самолете Дока, который изнутри был увешан глупыми психоделическими хипповскими картинками Питера Макса (Peter Max), воспоминания о турах «Theatre» и «Girls» снова нахлынули на нас. Весь полёт, продолжавшимся почти целый день, мы пялились в иллюминатор и абсолютно не знали, чем себя занять. На борту самолёта был так называемый врач, который усердно потчевал группы, которые не были в завязке, любыми наркотиками, которые они только желали. Было ясно, что это будет грандиозный фестиваль лицемерия. Даже Мик на протяжении всего полёта был в дерьмовом настроении: в течение целого года он помогал нам оплачивать все наши счета за клиники, а теперь он летел в Москву, чтобы помочь своим менеджерам - этим парням, которые должны бы были платить нам - оплатить их проблем с наркотиками. Когда мы прибыли на место выступления, начало становиться ясным, что всё было полной туфтой, и Док пообещал каждой группе что-то своё, чтобы заставить их выступать. Джон Бон Джови думал, что это просто ещё одна остановка в его мировом туре в качестве хэдлайнера, в то время как мы думали, что это всего лишь мелкомасштабное мероприятие с укороченным сэтом. Затем продакшн-менеджер сообщил нам новость, что мы понижены в звании. Теперь мы шли перед Оззи и «Scorpions». Я, чёрт побери, просто посинел от ярости. Док, как нам думалось, был нашим менеджером, который должен отстаивать наши интересы, но он больше благоволил одному из своих новых клиентов - «Bon Jovi», а не нам, и «Scorpions», которые в России пользовались колоссальным успехом. "Пошёл ты, Док", сказал ему Никки. "Мы летели в Россию не для того, чтобы "разогревать" «Бон-грёбаных-Джови» («Bon-fucking-Jovi»), которые играют полтора часа как хэдлайнеры. Что, чёрт возьми, происходит?" "Чувак, мы едем домой, мать твою!" проорал я Доку. Я был просто взбешён. "Это даже не наше шоу. Это шоу «Bon Jovi»". "Парни, не подводите меня", умолял Доктор. "Иначе, будет полный облом". "Эй", сказал Никки. "Мы соблюдаем договор и не делаем ничего плохого. Ты сказал нам то, что не соответствует действительности. Ты сказал, что на этом шоу все будут находиться в равных условиях, а теперь все группы получают больше времени, чем мы. Мы превращаемся в грёбаное посмешище". Наконец, Док успокоил нас, и больше из уважения к Оззи (который взял нас в свой тур, когда никто ни черта о нас не знал, а теперь он играл с нашим другом Рэнди Кастэлло на барабанах), мы всё-таки согласились. В первый вечер мы играли приличное выступление, и всё шло настолько хорошо, что мы впервые живьём выдали "Dr. Feelgood" и "Same Ol' Situation". Оззи, мать его, был безумен и великолепен, как всегда, а под «Scorpions» русские встали на уши. После выступления «Scorpions», аудитория, которая составляла приблизительно 125 000 человек, постепенно начала вытекать со стадиона. Но в этот момент старина Джон совершил свой коронный выход прямо в середину публики, когда шеренги русских полицейских разрезали толпу перед ним как Красное море (здесь имеет место аналогия с книгой «Исход» Ветхого Завета Библии, когда Красное море расступилось перед Моисеем, чтобы дать народу Израиля бежать из Египта). Как только он взобрался обратно, вся сцена сделала БУМ – фейерверки, фонтаны огней и пиротехника, взлетели в воздух. Толпа неистовствовала, в то время как я чуть было не наделал в штаны. Чтобы ввезти пиротехнику в Россию, необходимо было получить на это разрешение, и было ясно, что Док всё это время знал о том, что «Bon Jovi» планировали использовать её во время шоу. Как только утихла канонада, все из дорожной команды и других групп посмотрел на нас. Они знали, что кому-то сейчас не поздоровится. Я выследил Дока и нашел его за кулисами. Я подошёл прямо к нему и толкнул его в его жирную маленькую грудь, повалив его на землю, как сломанную неваляшку. Пока он так лежал, Никки сообщил ему новость: "Док, ты снова солгал нам. На сей раз ты уволен, мать твою". Мы поступили благородно и играли на следующий день, затем наш тур-менеджер, заказал нам билеты домой на самолёт компании «Air France». Нам больше не хотелось помогать Доку оплачивать его судебные счета. Обратно мы летели через Париж и Нью-Йорк, и говорили с Дугом Талером о том, что мы уходим от Дока, и поможем ему (Дугу) открыть его собственную компанию, которая будет работать с нами. Всю поездку домой мы чувствовали себя как лохи не только из-за того, что поехали в Россию, но ещё и из-за того, что нам, кретинам, хватило ума скинуть менеджера накануне выпуска первого альбома, которым мы по-настоящему гордились. Я прятался от людей вместе с Хизер, был подавлен и каждый день боролся с желанием сделать большой заказ в винном магазине. Я давал интервью, немного слушал радио и постепенно набирался сил. Но я даже представить себе не мог, когда 3-го октября в свой двадцать седьмой день рождения я получил факс. Он был от Никки. (Далее в стихах) Если всё, чего желаешь в день рожденья, Чтоб всему Миру как-нибудь сказать, Что всё по жизни будет хорошо, Тогда тебе от всей души желаю Альбом под номером один в «Биллборде». HAPPY BIRTHDAY, TOMMY. YOU HAVE A NUMBER ONE ALBUM.) Я метнулся к газетному киоску, купил журнал «Billboard», открыл таблицу и увидел наш альбом на самой верхней строчке. После этого я позвонил всем, кого я только знал.
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава шестая Д О К М А К Г И «МЕНЕДЖЕР С ГОРЕСТНОЙ РАДОСТЬЮ ГОВОРИТ "АДЬЮ" СВОИМ НЕИСПРАВИМЫМ ПОДОПЕЧНЫМ» Это было тёмное время в моей жизни, и я пытался что-то с этим сделать. Я хотел сделать что-нибудь для всех: для Мира, для групп и для себя самого. «Московский Музыкальный Фестиваль Мира» не был похож на фестивали в Покипси или Вудстоке. Это было чем-то совершенно новым. И никто за это ничего не получал. Все группы интересовали только они сами, кто в какое время будет выступать, кто получит самую большую гримёрку и каким образом можно будет незаметно запустить фейерверки. К тому времени, как началось шоу, я уже устал выслушивать все эти жалобы и нытьё. Начиная с момента передозировки Никки, я знал, что «Motley» и я должны расстаться по одной простой причине: я не любил их. Не было ничего, что мне нравилось бы в них. Я должен был начать, наконец, заниматься своей собственной жизнью и теми группами в моей жизни, которые позволяли мне помогать им. «Motley» никогда не позволяли мне этого: вместо этого мы просто вышибали дерьмо друг из друга. Мне потребовалось десятилетие, чтобы дойти с «Motley Crue» до этой точки. С момента, когда я впервые увидел их в «Santa Monica Civic Center» и ехал домой в грузовике с мерчендайзом, который был совершенно пуст, потому что парни распродали всё до единой заклёпки, я знал, что они начинают карьеру, которая будет продвигаться только вверх. Но я понятия не имел, что как люди они катились по крутой спирали вниз. Я управлял Минком ДэВилем, Джеймсом Брауном, «Scorpions», «Skid Row», «Bon Jovi» и «Kiss». Все виды психически больных людей протащили меня через глубочайшее дерьмо. Но я никогда не испытывал того, через что мне пришлось пройти с «Motley Crue». В одни день Мик мог попытался выпрыгнуть из окна. "Зачем ты это сделал?" спросил бы я. "Я не зна…" На следующий день Никки мог столкнуть с табурета в баре какого-нибудь парня в костюме. "Зачем ты это сделал?" "Я не зна…" На другой день Томми, этот самый весёлый парень из второго класса начальной школы, мог дать мне пинка под зад. "Зачем ты это сделал?" "Я не зна…" Каждый день был таким. Это происходило постоянно. Нас вышвыривали из гостиниц в каждом городе. В этом и есть отличие куриного дерьма от куриного салата. Они не были похожи на «Poison», которые устраивали скандал только потому, что думали, что именно так поступают все настоящие рок-звёзды. «Motley Crue» делали всякие глупости исключительно потому, что они были «Motley Crue». Для этого не было никакой причины, была только одна причина - «Motley». Им даже не нужно было что-то выдумывать: их жизнь и была рок-н-роллом. Эта группа была готова стать «Цеппелинами» своего времени. Но они никогда не смогли бы достичь этого вместе. Даже сегодня я все ещё верю, что они могли бы снова выйти и наделать много шума с чем-то новым, значительным и соответствующим их уровню, где они вновь заняли бы своё место в жизни. Но если они и достигнут этого, то только не со мной. Я уже потратил десять лет своей жизни, постоянно извиняясь за эту группу. Как их менеджер, я, на самом деле, только и делал, что просил прощения. Как-то, несколькими годами позже, я вошёл в вестибюль одной гостиницы, и меня окликнул регистратор, "Господин МакГи". Я подбежал, бухнулся на колени, "О, Боже, простите, я действительно сожалею...". Они странно посмотрели на меня и сказали, "Нет-нет, всё в порядке. Просто, вам звонят". Я вздохнул, и это был вздох облегчения и благодарности милостивому Господу, по воле которого я больше не был менеджером «Motley Crue».
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава седьмая В И Н С «ОБ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НЕРЫЦАРСКОМ ПОЕДИНКЕ С ЭКСЛОМ РОУЗОМ И О ЦВЕТКЕ С ДРУГИМ ИМЕНЕМ» (намёк на фамилию Эксла) Шариз была рестлером в среднем весе (речь идёт о женской борьбе в грязи): белокурые волосы, большие титьки и потрясающе крепкое тело. Когда девочки из «Тропиканы» приходили ко мне домой, чтобы побороться для моих друзей, она всегда была самым неистовым бойцом. Она побеждала всегда и всегда делала это красиво. В общем, она была в моём вкусе. Когда мы начали встречаться, она бросила танцы. Вместо этого, у ней появилась привычка иметь в кошельке, как минимум, двадцать тысяч долларов в месяц. И вместо того, чтобы драться с другими тёлками, она всё время дралась со мной. Трезвость, возможно, была легкой для других парней, но мне приходилось напиваться каждую ночь. Перед выходом альбома «Feelgood», я позвонил кое-кому из моих приятелей и отправился с ними на рафтинг (rafting - сплав на лодках) вниз по реке Снэйк в Айдахо на десять дней. Это был лучший способ, который я мог придумать, чтобы оставаться трезвым: вдалеке от Шариз, телефона, группы и баров. Были только солнце, пороги и занятия спортом. Как только мы возвратились к цивилизации, я позвонил Шариз, она была в слезах. "Я была в «Кэтхаус»", рыдала она. "И Иззи ударил меня". "Иззи Страдлин?" "Да, он был абсолютно пьян. И я сказала ему, чтобы он убрал от меня свои руки, потому что я твоя жена. Тогда он схватил меня за майку и стащил её с меня". "Ах ты, грёбаная жопа!" Но это даже не самое плохое. Я, конечно же, влепила ему пощёчину. После чего он по-каратистски ударил меня ногой изо всей силы. Прямо в зад. "Вот дерьмо! В следующий раз, когда я увижу этого засранца, я убью его!" "Ой, да, чуть не забыла", добавила она. "Ваш альбом на первом месте". Никогда бы не подумал, что это событие могло так вывести меня из себя. В последний раз такое было, когда много лет назад заезжие байкеры избили Бэс и Литу . Но Иззи не был байкером. Он был гитаристом «Guns N' Roses». Я взял эту долбаную группу в тур в качестве разогревающей на нескольких шоу «Girls…», когда никто не воспринимал их всерьёз. Тогда они были паиньками: Эксл (Axl Rose) был забавным, застенчивым и скромным парнем. Но теперь, похоже, они сами начали верить тому, что о них пишут в газетах, и этот парень, который, как мне казалось, был моим другом, теперь унижает мою жену. "Ты слышал меня? Ваш альбом - номер один…" Иззи выбрал не самое удачное время для того, чтобы поссориться со мной, потому что приближалась церемония вручения наград «MTV Video Music Awards» в зале «Universal Amphitheater». Во время шоу я оставил группу ждать в своих лимузинах снаружи, а сам зашёл за кулисы в то время как «Guns N' Roses» выступали на сцене с Томом Петти. Когда Иззи вернулся за кулисы, он был похож одновременно на Эрика Штольтца в «Маске» («Mask» - фильм-драма 1985 года с Эриком Штольцем и Шэр в главных ролях) и Нила Янга , я ждал его. "Ты, чёрт побери, ударил мою жену!" "И что теперь, мать твою?", со злостью выпалил он. Вся моя кровь хлынула мне в кулак, и я приложил его. Приложил хорошенько, прямо в лицо. Он рухнул на пол, как подкошенная корова. Фрэд Сондерс схватил меня за руки. "В следующий раз, если ты её тронешь, я тебя убью!" Я что-то орал, склонившись над распластанным телом Иззи, а Фрэд оттаскивал меня прочь. Я освободил руки, и мы пошли к двери. Прежде, чем мы достигли выхода, сзади появился Эксл, рыча нам в спину, словно разодетый доберман. "Так-так, ублюдок, сейчас я тебя убью!" - завопил он нам вслед. Я повернулся к нему. Его лицо было потным и перекошенным от злости. "Ну же, давай, мать твою!" - сказал я ему. И я не шутил. Кровь всё ещё пульсировала у меня в кулаках. Он смотрел на меня и пищал как сучка: "Только не вздумай снова приставать к моей группе, понял?" И… он ушёл. После этого Эксл вдруг развернул целую кампанию в прессе, направленную против меня. Если бы я был звукозаписью, то он продал бы миллионы моих копий. В каждой статье, которую я читал, каждый раз, когда я включал телевизор, он утверждал, что я избил сосунка Иззи и оскорблял «Guns N' Roses» на протяжении многих лет, и он во всеуслышание обещал поставить меня на место, которое находится на глубине шести футов под землей. Это было похоже на рок-н-ролл, который внезапно превратился во Всемирную Федерацию Реслинга (World Wrestling Federation). Это было таким предательством. Я имел полное право надрать задницу Иззи, и Эксл не имел к этому абсолютно никакого отношения. В туре «Girls…» Эксл пришёл ко мне, когда у него болело горло, и я показал ему несколько приёмов, которые я изобрёл для того, чтобы петь, когда голосовые связки отказываются это делать. Теперь же он посылал мне весточки с инструкциями для встречи то на стоянке «Тауэр Рекордс» на Сансет, то на набережной Венис Бич. Даже при том, что это был достаточно детский способ выяснения отношений, я каждый раз давал понять, что единственная вещь, которая доставит мне большее удовольствие, чем первое место нашего альбома в чартах, это сломанный нос Эксла Роуза. Но Эксл так ни разу и не появился. Наконец, дошло до того, что всякий раз, когда он затевал где-нибудь драку, я сразу же посылал туда людей, чтобы они звонили мне, как только он появится. Возможно, кто-то захотел бы спустить это дело на тормозах после того, как Эксл пошел на попятный, тем более, что прошло уже довольно много времени. Но я был в бешенстве: в прессе он действовал так, будто он - король Мира, говоря, что я испугался драться с ним, т.к. у него был красный пояс по тому-то и тому-то. Но в реальной жизни он был слишком труслив, чтобы ответить за свои слова. В конце концов, я пришёл на «MTV» с посланием для него: я сказал, что, если Эксл хочет драться со мной, то он должен сделать это на глазах у всего Мира. Я предложил встретиться в понедельник вечером для ночного боя в «Форуме». Мы провели бы три раунда, и потом Мир узнал бы, кто из нас слабак. Я был готов сделать это. Мне даже уже было плевать на Иззи. Им я всегда успел бы заняться. Он даже позвонил мне и извинился за то, что он сделал с Шариз. Что касается Слэша и Даффа МакКагана, несмотря на этот инцидент, мы остались друзьями - они-то знали, каким говнюком был Эксл. Я хотел выбить дерьмо из этого маленького панка и заставить его заткнуться навсегда. Но я так и не получил от него ответа: ни в тот день, ни в том месяце, ни в том году, ни в том столетии. Но моё предложение все еще остаётся в силе.
Claus: Игорь, спасибо тебе за то, что дал возможность почитать, а товарищу Антону за проделанную работу - респект!
Igor: Часть восьмая: "НЕКОТОРЫЕ ИЗ НАШИХ ЛУЧШИХ ДРУЗЕЙ ТОРГОВАЛИ НАРКОТИКАМИ" Глава восьмая Т О М М И «ПОДОБНО ОТВАЖНЫМ ОДИССЕЯМ, ПРИПЛЫВШИМ ДОМОЙ С ВОЙНЫ, НАШИ ГЕРОИ ОБНАРУЖИВАЮТ, ЧТО ВЫСШИЕ СИЛЫ УСЛОВИЛИСЬ СЧИТАТЬ ИХ ПОРОПАВШИМИ В МОРЕ» Мы больше не тусовались, не устраивали вечеринок, не совали свои члены, куда не следует. Мы просто летали из города в город, играли свои чёртовы концерты и скорее сваливали оттуда. Впервые мы функционировали, как механизм, а не как четверо диких животных. Но вскоре мы даже начали мыслить, как машина. Тур начинался как красивый сон: мы имели наш первый альбом на первом месте, который был так безумно популярен, что каждая чёртова песня с него, в конце концов, была выпущена в виде сингла. Мы были на обложках всех журналов. У нас было такое грандиозное сценическое шоу, оборудование для которого перевозилось дюжиной грузовиков, и ещё много всего такого, чего мы, возможно, даже не могли себе представить, сидя в Motley house и поджигая Никки. Там было тридцать шесть стэков «Marshall», тридцать шесть стэков «SVT» и, чёрт побери, летающая ударная установка, о которой я мечтал всю свою жизнь. Концерты посещали фантастические толпы народа. Они знали каждую строчку, каждый аккорд, каждую сильную долю с каждого альбома. И впервые мы были достаточно вменяемы, чтобы по-настоящему оценить всё это. А также, достаточно женаты. У всех нас были новые жёны или невесты, которым мы хотели оставаться верными: я был с Хизер, Мик – с Эми, у Винса была Шариз, а Никки сделал предложение Брэнди (хотя он, вероятно, не очень сильно ждал празднования Дня Благодарения в доме её матери). «Motley Crue» теперь были четырьмя чуваками в наилучшей своей физической форме, с тех самых пор, когда они только появились на свет. Но затем осень увяла в зиму, зима обернулась весной, а весна зацвела к лету, а мы всё ещё были в дороге без каких-либо признаков остановки. «Электра» по-прежнему выпускала синглы с альбома, и Дуг Талер, который теперь управлял нами один, распланировал для нас туры и фестивали на весь следующий год. Через некоторое время уже не имело значения, сколько денег мы приносим или сколько недель наш альбом находился в лучшей сороковке, мы просто не могли заставить себя снова надеть эти кожаные штаны для очередного выхода на сцену. Возможно, если бы нам разрешали совершить тур с крутой группой на разогреве, типа «Iggy Pop» или «Husker Du», вместо того, чтобы быть вынужденными способствовать низкопробным поп-метал позёрам, таким как «Warrant» и «Whitesnake», мы чувствовали бы себя намного лучше. Возможно, если бы у нас время от времени была неделя отпуска на Багамах, где мы могли бы просто ничего не делать, то мы провели бы нормальный тур. Но звукозаписывающий лейбл волновался, что мы можем потерять импульс. Мы были машиной для зарабатывания денег, и они хотели, чтобы мы продолжали работать до тех пор, пока не сломаемся. И мы, чувак, действительно сломались. Началом конца стало соло на летающей ударной установке в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Как мне казалось, для людей это всегда было ключевым моментом - видеть то, что я делаю, когда играю. В ранние времена «Motley» я пробовал использовать зеркала, но это никогда по-настоящему не работало. Затем, перед туром «Girls, Girls, Girls», мне приснилось, что я играю на барабанах в клетке, которая вращается вокруг своей оси, подобно гироскопу (гироскоп - быстро вращающееся тело, ось вращения которого может изменять своё положение в пространстве). Так что мы построили это хитро устроенное гетто, где автокар подвозил барабаны к переднему краю сцены, и двигатель по-всякому вращал ударную установку, в то время как я играл вверх тормашками и прочее такое дерьмо. На самом деле, поначалу у меня жутко кружилась голова, но затем я вспомнил то, чему меня учили на уроках балета, когда я был ребенком, и начал выбирать точку на стене, чтобы при вращении фиксировать на ней взгляд. В туре «Feelgood» я хотел быть ещё ближе к братьям из публики, поэтому мы построили летающую ударную установку. И всё было превосходно - до Нью-Хейвена. Я до сих пор не понимаю, что там произошло. Всё началось как обычно. Во время соло Мика, я незаметно для публики пролез в эту длинную трубу, закрепил свои ноги в ремни, висящие там, и обмотал вокруг руки веревку, соединённую с лебёдкой, которая медленно подняла меня до верхних стропил крыши «New Haven Coliseum». Я передохнул там некоторое время, наблюдая с высоты 25-ти метров за размахом соло Мика и публикой, которая всё ещё не могла меня видеть. Затем, вместе с техником по имени Norman, который держался за меня, я перепрыгнул по воздуху в ударную установку и пристегнул себя к сидению. Внизу Мик выбивал сумасшедшее дерьмо из своей гитары, и его стэки грохотали, будто вот-вот взорвутся – ггхттчччггхттччч – и тут появляются барабаны – хуууушшш – прямо над головами зрителей посреди всей этой по-настоящему волнующей музыки. Пока публика сходила с ума, я начал колотить по всем этим электронным барабанам - блаууу, бламмм, бламмм, блаууу – в то время как установка спускалась к толпе по тридцатипятиметровоой невидимой направляющей. Я пролетел над головами людей в партере, затем полетел к самым задним местам, чтобы чуваки в переполненном секторе для Стиви Уандера (Томми так шутит, Stevie Wonder – знаменитый слепой певец) могли вдруг почувствовать себя сидящими в первом ряду. Там был один чувак в джинсовом пиджаке, который, клянусь Богом, чуть было не наделал себе в штаны, когда я внезапно появился в каких-то нескольких дюймах от его лица, играя на барабанах и вися в воздухе. Я облетел весь зал по кругу, направляющая была настроена таким образом, что я должен был вернуться на самый верх под купол арены. Я приготовил звуковой сэмпл долгого падающего звука, будто кто-то прыгает с моста – A-а-а-а-а-а-а-а-а - затем сунул свою ногу в ремень, схватил веревку, которая поднимала меня в самом начале, и приготовился прыгать. Работа Нормана состояла в том, чтобы в последний момент потянуть за ручной тормоз так, чтобы я мог резко остановиться на высоте полутора метров над головами публики, а затем просто подпрыгнуть на этом эластичном тросе. Я люблю, когда это выглядит безумием. Какой там, к чёрту, Джин Симмонс со всем этим дерьмом, что "я летаю над грёбаной публикой, как Питер Пэн". Я хотел летать по-настоящему в стиле свободного падения. Я прыгнул со стропил - A-а-а-а-а-а-а-а-а. Воздух хлестал мне в лицо - ффшшшшшшшш. Затем я мысленно подготовил себя к тому, что Норман должен сейчас потянуть за тормоз. Но пока я приближался к земле, по каким-то необъяснимым причинам я вдруг перестал ему доверять. Я не был уверен, что он вовремя меня остановит, поэтому я запаниковал и попробовал освободиться. Я отпустил веревку и попытался вытащить свою ногу из ремня. Я думаю, что полное истощение от плотного графика выступлений притупило мои чувства. Как только Норман увидел, что я изо всех сил пытаюсь освободиться, он ударил по тормозам. Тут же моя нога, которая всё ещё была в ремне, чёрт побери, остановилась в воздушном пространстве, в то время как остальная часть моего туловища продолжала падать. Я был всего в нескольких футах от публики и ккрррэкк. Мой череп ударился о голову какого-то чувака в толпе. А затем, т.к. трос была очень упругим, я прямо головой шлёпнулся о землю и потерял сознание. Следующее, что я услышал, было риирррр-риирррр (Томми имитирует сигнал машины скорой помощи). Я не мог вспомнить ничего, кроме того факта, что что-то пошло не так, как надо. "Что со мной случилось?" спросил я. "Ты только что упал, приятель". "Правда?" "Да, прямо на голову". "Где?" "На концерте". "Концерт. Я должен быть на моем концерте". Я запаниковал. Я ни черта не соображал. Я не помнил, что упал. Я только знал, что должен находиться на сцене. А не в ... "Где я?" "Ты в санитарной машине. Мы везём тебя в больницу". "Но... " "Шоу закончилось, приятель. А теперь расслабься". В конце концов, мы отменили одно или два шоу, пока я оправлялся от моего сотрясения. Три дня спустя я снова оказался лицом к лицу со стропилами арены и упругим тросом. Теперь Норман нажимал на тормоз так, чтобы я спускался очень медленно, похожий, скорее, на волшебную фею-крёстную, вместо сумасшедшего рок-н-ролла, и остановил меня на высоте метров семи над публикой, вместо полутора. Мне потребовалось какое-то время, чтобы побороть свой страх. Остальная часть группы была благодарна за эти дополнительные дни отдыха, но потом всё снова вернулось к бесконечным переездам и выступлениям. Пока истощение и безумие овладевали нами, наша жизнь начала снова раскрываться не с лучшей стороны. Сначала в неё вошли тёлки. Перед выходом на бис мы мариновались под маленьким тентом позади сцены, где посасывали холодную минералку. Однажды мы отдыхали там, когда Никки указал на коробку с наполнителем для кошачьих туалетов, которая загадочным образом стояла посреди комнаты. Пока мы пытались выяснить, кто был таким идиотом, чтобы держать кота за кулисами, мы услышали громкое мяуканье. Появилась девочка, которая ползла к коробке на четвереньках. На ней был надет кошачий воротник и ошейник с поводком, который держал в руках наш технический менеджер. Винс посмотрел на меня в поиске объяснений, я посмотрел на Никки, Никки посмотрел на Мика, а Мик снова оглянулся на Винса. Никто не знал, что происходит. Девочка вползла в коробку, задрала своё платье, помочилась в песок, а затем начала скрести наполнитель, пока не зарыла то, что она наделала. Вскоре мы начали находить способы отвлекаться от тяжелой работы, забавляя себя глупыми человеческими шалостями и наблюдая за нашей дорожной командой, опустившейся на самое дно. Начала развиваться целая кошачья тема, основанная на строчке "here kitty, kitty" из песни "Same Ol' Situation". Технические менеджеры становились в кружок и мастурбировали, в то время как какая-нибудь бедная, но согласная на всё девочка, мяукая, ползала по кругу на четвереньках и слизывала это с их рук, словно молоко. Никки думал, что это весело, но затем у Никки снова начались проблемы, связанные с воспоминаниями о матери. То, что начиналось, как трезвый и здоровый тур, ближе к концу, превратилось в больной сексуальный цирк. Мы были трезвые, и нам нечем было себя занять, так что девочки стали нашим единственным развлечением. Как только мы начали смотреть на девочек, мы заметили, что они из кожи вон лезут, чтобы только обратить на себя наше внимание: кожаные маски с шаром во рту, одежда монахини с прорезями спереди, откуда высовывались груди, униформа медсестры с клизмами, обтягивающие костюмы красного дьявола с пенисами вместо рогов и ковбойское одеяние с флаконами крема для бритья в кобурах вместо пистолетов. Мы не выдержали и сломались под таким натиском, выбирая девочек за кулисами, которые предлагали нам что-то, чего мы не пробовали прежде. Во время шоу мы выпрыгивали на сцену перед 25000-100000 человек при помощи хитрого устройства, находящегося под сценой, словно четыре гигантских жареных хлебца из тостера. Эти хитрые приспособления, в конечном счете, стали метафорой всего тура. Всякий раз, когда мы хотели отдохнуть или поспать, кто-то будто бы дёргал за рычаг и - хлоп - мы снова стояли перед стадионом, полным приветствующих нас людей, готовых посмотреть ту же самую песню и танец, которые мы исполняли уже сотни раз. Всю нашу жизнь мы, чёрт возьми, мечтали о таком туре, как этот; но после двух лет мы пришли к тому, что ненавидели и боялись своих рабочих мест. Никки любил сравнивать это с эрекцией: несколько минут чувствуешь себя восхитительно, но когда она не спадает после нескольких часов траханья, это начинает причинять такую боль, какую только способен выдержать мужчина. Поэтому мы убивали боль, как только могли. В Австралии Винс снова начал пить. После того, как они отскребли нас от пола в Австралии и сплавили в Японию, Никки споткнулся. А когда они потащили нас на Гавайи, я пошел в стрип-клуб с Винсом и пал жертвой большегрудой официантки с подносом алкогольных напитков ядовитого цвета в пробирках. Вскоре наши отношениями с домом начали оборачиваться пренебрежением, мы все украдкой начали пить, покупать наркотики, возвращаясь к нашим старым самоубийственным привычкам, возможно, за исключением Мика, невеста которого находилась с нами в дороге в качестве бэк-вокалистки. Ближе к концу тура «Электра» послала к нам съемочную группу. У них была массовая коммерческая конференция с покупателями всех сетей по распространению звукозаписей, и они думали, что для нас это будет хорошая идея - записать на пленку послание, чтобы прилизаться к продавцам и поблагодарить их за их поддержку. Поэтому мы собрались за кулисами перед всей дорожной командой, они включили камеры, и мы вели себя, как послушные марионетки: "Привет, парни, мы – «Motley Crue», и мы хотели бы поблагодарить вас за то, что сделали наш альбом альбомом номер один". Но затем вдруг кукольные нити порвались. "И мы хотим сообщить, что мы ненавидим вас, и мы ненавидим «Электру». Вы, парни, не даёте нам перерыва. Вы все - сборище жадных грёбаных жоп, и мы знаем, где вы живете, и мы приедем и перережем вам всем горло, если вы не позволите нам увидеть наши семьи". Когда выключились камеры, мы, чёрт побери, рухнули на пол и заплакали навзрыд. Мы даже не могли говорить. Настолько мы были истощены, исчерпаны и лишены всех мыслей и эмоций. Дуг Талер посмотрел на нас, покачал головой и сказал, "Вероятно, действительно, пришло время, дать вам отпуск на короткое время". Чувак, ты никогда ещё не видел четверых ублюдков, которые разбежались каждый в свою сторону быстрее, чем мы.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава первая «В КОТОРОЙ ПРОФЕССОРА, ЗАСЛУЖЕННЫЕ ДЕЯТЕЛИ РОК-Н-РОЛЛЬНЫХ НАУК, ПРЕДЛАГАЮТ ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ ДИССЕРТАЦИЮ, РАЗРАБОТАННУЮ ВО ВРЕМЯ ОДНОГО ИЗ МНОГОЧИСЛЕННЫХ ГАСТРОЛЬНЫХ ПЕРИОДОВ, КОГДА РОК-Н-РОЛЛЬНЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ ОБРЁЛ УНИЧИЖИТЕЛЬНОЕ НАЗВАНИЕ "СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ"» ПРИМЕНЕНИЕ «ТЕОРИИ ШЕСТЕРЁНКИ» («COG THEORY») К РАЗВИТИЮ И СТАНОВЛЕНИЮ ОБЫЧНОЙ РОК-ГРУППЫ Авторы: Томми Ли, Мик Марс, Винс Нейл, Никки Сикс - Доктора Философии Центра Изучения Популярной Акустики, Института Раздоров, Лос-Анджелес, Калифорния. Краткое изложение: Введение в «Теорию Шестерёнки» «Теория Шестерёнки» это попытка приподнять завесу бизнеса популярной музыки и исследовать механизмы успеха. Существует некий механизм, в дальнейшем именуемый "Машина" (см. рисунок), через который проходят все музыканты. Успех артистов в прокладывании своего пути через замысловатые шестерёнки, механизмы, молоточки и дробилки Машины определяет рамки, возможности и курс развития их карьеры. Такая навигация требует таланта, умения выбирать нужное время, удачи и сильных волевых качеств. «Motley Crue» и «Теория Шестерёнки»: Анализ стадия за стадией A) Стадия первая: Платформа и Лента Конвейера У основания Машины находится Платформа. На этой Платформе имеется длинная цепочка артистов, которые ждут своей очереди, чтобы подняться на лестницу, которая ведет к Ленте Конвейера. Пока артисты движутся по Ленте Конвейера, они делают и выпускают некую запись. В конце Ленты Конвейера находится первая из нескольких связанных друг с другом шестерёнок, каждая последующая из которых больше по размеру и располагается выше предыдущих. Если артисты успевают вовремя подпрыгнуть в конце Ленты Конвейера, то они могут приземлиться на Первой Шестерёнке. Но большинство из них промахиваются мимо неё и снова оказываются на Платформе (в самом конце очереди) или в некоторых случаях падают ещё ниже - в пропасть. Альбом «Too Fast for Love», т.к. он был выпущен независимой фирмой звукозаписи, не достиг даже Первой Шестерёнки. B) Стадия вторая: Первая Шестерёнка Как только артисты оказываются на Первой Шестерёнке и достигают определённой степени успеха, они становятся пленниками Машины. Движение передаётся от одной части механизма к другой, шестерёнка вращается, и нет никакого способа остановить Машину (см. фигуру 1а). Вскоре вторая, ещё большая шестерёнка, вырисовывается впереди, её зубья примыкают к Первой Шестерёнке и приводят её в движение. Артисты должны точно уловить момент, чтобы запрыгнуть на Вторую Шестерёнку, иначе они будут раздроблены внутри механизма между шестерёнками и снова упадут обратно на Платформу или начнут вращаться по кругу на шестерёнке, пытаясь начать всё заново. «Shout at the Devil» уцепился за Первую Шестерёнку, которая зашвырнула группу на Вторую. C) Стадия третья: Вторая Шестерёнка Как только артисты поднимаются на уровень Второй Шестерёнки, начинается долгий путь вниз к основанию (см. фигуру 1b). Они осознают, что механизмы намного сильнее, чем плоть, что они находятся в ловушке, и оттуда не существует никакого выхода. Машина разрывает кожу, размалывает члены, медленно заражает и овладевает мозгом. Если артист - группа, Машина легко может разлучить её членов и сокрушить их поодиночке. На Второй Шестерёнке группа переживает истинную популярность. Но достигнуть следующей шестерни - Большой Шестерёнки, последней шестерёнки, шестерёнки, предназначенной для настоящих феноменов - это не только вопрос выбора нужного момента для долгого и трудного прыжка. Попасть на Большую Шестерёнку - это что-то, что является неподконтрольным группе. Эта власть находится в руках могущественного бога шестерёнок - причудливого, гневного и непредсказуемое божества, которое находится на самом верху Машины и вращает механизмы. «Motley Crue» долго крутились по кругу на Второй Шестерёнке с альбомами «Shout at the Devil», «Theatre of Pain» и «Girls, Girls, Girls», и с каждым оборотом они тщательно избегали крушения и падения к основанию. «Dr. Feelgood», однако, достиг Большой Шестерёнки. D) Стадия четвёртая: Большая Шестерёнка Большая Шестерёнка - это шестерёнка, которую «Guns N' Roses» завоевали с альбомом "Appetite for Destruction", а «Metallica» - со своим черным альбомом. Мерайя Кэри, «Backstreet Boys» и Eminem - все они достигли этой шестерёнки. Большая Шестерёнка - это огромный перемалывающий механизм, и, оказавшись там, артисты не в силах ничего с этим поделать. Они могут встать и крикнуть, "Я ненавижу весь Мир, катитесь все к чёрту, и если вы купили всего один мой альбом, то я вас убью". И всё, что происходит дальше, - большее количество людей бегут и покупают их записи. Любая попытка выйти из игры бесполезна: это только делает процесс ещё более болезненным (см. фигуру 1c). Большая Шестерёнка возбуждает, но одновременно и подавляет. Там, где Вторая Шестерёнка могла впиться под кожу артиста, эта отрывает конечность за конечностью. Шестерёнка дает артистам всё, о чём они только мечтали, всё, чего они только могли хотеть, за исключением права на частную жизнь, уединения, дружбы, стабильности, любви (как семейной, так и романтической) и душевного спокойствия. С альбомом «Dr. Feelgood» на Большой Шестерёнке «Motley Crue» не могли прогадать. Каждый сингл, который они выпускали, терроризировал радиостанции, о каждом распроданном шоу, о каждом их шаге сообщалось в газетах. Когда группа впервые достигла Большой Шестерёнки, она начала вращаться вместе с ней. Но люди устают; Машина никогда не прекращает двигаться. Когда группа больше не могла держать темп, Большая Шестерёнка разлучила их, разрушила их браки и уничтожила все шансы на то, чтобы они вели нормальную жизнь, имели друзей и знали, чем себя занять, не играя в игру записи альбомов и гастролей, навязываемую Машиной. Всё же, даже когда группа устаёт от бега вокруг Большой Шестерёнки, жестокая и безликая Машина продолжает вращать их на вершине. Группа производит компиляцию своих любимых песен под названием «Decade of Decadence», и она продаётся количеством 2.5 миллиона копий, практически без какой бы то ни было рекламы. Позднее, деловые люди, работа которых происходит вне Машины, которые контролируют её поведение и наблюдают, кто на какой шестерёнке находится в данный момент, чтобы они могли инвестировать в них свои деньги (подобно фондовой бирже) сказали «Motley Crue», "Вы, парни, летом поедете в самый большой тур". Это была последняя вещь, которую группа хотела услышать. Потому что, когда артисты находятся на Большой Шестерёнке, те, кто вкладывает в них свои деньги, не хотят, чтобы они писали новую музыку или записывали новые альбомы, потому что это - самый быстрый путь от шестерёнки к Дробилке. E) Стадия пятая: Дробилка В конце Большой Шестерёнки находится длинный тяжелый брус диаметром со ствол большого дерева, который падает сверху с разными интервалами, круша артистов и скидывая их с Большой Шестерёнки. Некоторые артисты обладают большой стойкостью и могут бегать по Большой Шестерёнке и избегать Дробилки в течение многих лет. Но большинство всё-таки стираются в порошок Большой Шестерёнкой. Они сбиваются Дробилкой и попадают на низшую шестерёнку или на Платформу, где снова ждут своей очереди, чтобы возвратиться на Ленту Конвейера, или улетают в пропасть. Некоторые - как Курт Кобэйн, Джимми Хендрикс и Дженис Джоплин - полностью разбиваются Дробилкой. И, в каком-то смысле, они побеждают. Единственный способ побороть Машину состоит в том, чтобы умереть, потому что это единственный путь выхода из игры. Когда вам повезло, и вы оказались на Большой Шестерёнке, вы, в конечном счете, всё равно проигрываете. Другого пути, кроме как вниз, попросту не существует, и это очень болезненное падение независимо от того, что вы из себя представляете. Те, кто выживает после падения, это уже не те же самые люди. Они испытывают постшестерёночный стресс, подобно Экслу Роузу, они дурачат сами себя, думая, что они всё ещё находятся на Большой Шестерёнке. Что касается «Motley Crue», то в последующих главах мы увидим, как группа была уничтожена и сброшена вниз Большой Шестерёнкой, как были разрушены жизни и отношения, и как постшестерёночный стресс привёл к трагическому повороту событий. Заключение: Новое начало Нет никакого способа покинуть Машину, кроме смерти. Как в сексе, вы хотите этого снова и снова, даже когда ваши органы уже не работают. Успех или жажда успеха - это тяжёлая пагубная зависимость. В Машине артист может получить второй, третий и восемнадцатый шанс. Нет ничего, что препятствовало бы группе достигнуть Первой, Второй или последней шестерёнок снова. «Rolling Stones» долгие годы танцевали между шестерёнками. Мадонна взбиралась на Большую Шестерёнку, по крайней мере, три раза. А Santana примерно в 1969-ом году провёл несколько лет на Воторой Шестерёнке, затем катался по кругу на Ленте Конвейера в течение многих десятилетий прежде, чем его альбом "Supernatural" вдруг достиг каждой шестерёнки, пока это не вытянуло его на вершину. В следующих главах мы также увидим, как «Motley Crue» возвратились на Ленту Конвейера, как они снова достигли шестерёнок и как они были сокрушены и разбросаны механизмами, как никогда прежде, что привело их к тюремным камерам, больничным койкам, бракам со знаменитостями и к ещё более наихудшим последствиям.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава вторая Д У Г Т А Л Е Р «В КОТОРОЙ БЫВШИЙ МЕНЕДЖЕР "MOTLEY CRUE" СО ВСЕЙ ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ И ТОЧНОСТЬЮ ВСПОМИНАЕТ ХРОНИКУ ЖЕСТОКОЙ МЕСТИ, КОТОРУЮ БОЛЬШАЯ ШЕСТЕРЁНКА ОБРУШИЛА НА НАШИХ ГЕРОЕВ» Ronnie James Dio изменил мою жизнь дважды. В первый раз, когда я закончил Кортландский Университет в Нью-Йорке в 1967-ом и присоединился к его группе «Ronnie Dio and the Prophets». По дороге в Грэйт Баррингтон, штат Массачусетс, мы на нашем фургоне столкнулись лоб в лоб с другой машиной, и я чуть было не потерял ногу. Я лежал на вытяжке в клинике в Хартфорде, когда получил мою повестку во Вьетнам. Я посмотрел на врача, и он сказал, чтобы я не беспокоился: мне не грозило попасть на эту войну. Годы спустя, летом 82-го, я работал в Манхэттене, занимаясь организацией туров в компании «Contemporary Communications Corp.», когда мне позвонил Том Зутот. Он сказал, что подписал этих «Motley Crue» на «Электру» и хотел бы поместить их в тур с «Aerosmith». Он намекнул, что есть возможность стать их менеджером. Однако я только что подрядил для «Aerosmith» своих старых добрых клиентов «Pat Travers», так что Зутоту не повезло. Кроме того, Дэвид Крэбс - глава нашей компании - не думал, что для компании, находящейся в Нью-Йорке, имеет смысл брать клиента из Лос-Анджелеса. Однажды я уже слышал о «Motley Crue» ещё до того, как мне позвонил Зутот, когда Эрнандо Кортрайт из «A&M Records» показал мне пластинку, выпущенную фирмой «Leathur Records», под названием "Too Fast for Love" и сказал, что он в восторге от этого и хочет подписать эту группу. Фотографии на обложке, которые, как я узнал позже, были сделаны свадебным фотографом, который прилепил парням накладные волосы, были просто смехотворными. Это выглядело настолько комично, что я не придал им особого значения. Именно тогда Ронни Джэймс Дио вернулся в мою жизнь. Он рассказал мне о группе с роскошным барабанщиком, который ему понравился. В то же самое время менеджер «Pat Travers», Док МакГи, пожелал, чтобы я присоединился к его компании. Я принял его предложение, полагаясь на слепую веру, т.к. я никуда не продвигался в своей прежней должности. Первое, что Док и я сделали вместе, это отправились в Лос-Анджелес, чтобы посмотреть на эту группу, о которой говорил Дио. Это снова были «Motley Crue», и они сразили нас наповал. Они совсем не выглядели такими убогими, как при первом моём впечатлении. У вокалиста был уникальный голос и неукротимая энергия, музыка имела большую тенденцию к популярности, а шоу было просто невероятным. Это был сплошной хит в действии: можно было привезти их в любую точку Мира, поставить перед публикой, и они уделали бы кого угодно. Как только я увидел их, мне сразу стало понятно, что вся работа, которую я делал прежде в этом бизнесе, была похожа на учёбу в колледже, поэтому теперь я точно знал, что делать с этой группой. С начала тура группы с «Kiss» этическая сторона моей работы материализовалась самым неожиданным образом. Парни превратились в настоящих животных. С Винсом, носящимся по всей сцене, и Никки, изображавшим из себя плохого парня, они устраивали такое нокаутирующее шоу, что отодвигали на задний план «Kiss». На протяжении туров «Shout», «Girls», «Theatre» и первые две трети «Feelgood», за исключением только двух или трех выступлений, группа была так неизменно хороша живьём, что в тот или иной момент волосы на загривке вставали дыбом во время каждого их выступления. Но управление этой группой за сценой никогда не было легким занятием. Это - четыре испорченных индивида. Винс - калифорнийский сёрф-рок-парень, павлин из павлинов, которому никогда не нужно было по-настоящему работать для своей славы. Думаю, что неприязнь к нему началась после того, как произошла автокатастрофа с Раззлом, т.к. группа была вынуждена из-за него давать благотворительные концерты, а он уходил в запои и трахался направо и налево, ставя тем самым под удар будущее группы. Тем не менее, справедливости ради нужно сказать, что никто в то время не осознавал алкоголизм как болезнь. Мик Марс был полной противоположностью Винса: парень, который всю свою жизнь вытирал дерьмо со своей головы и был благодарен за простой луч солнца, даже если бы это закончилось бы на следующий день. Никки в основном был занудой, за исключением тех моментов, когда внутри него не плескался «Джэк Дэниелс». А плескался он там почти каждый вечер. И Томми, который был похож на маленького ребенка, бегающего вокруг в поисках тех, кто мог бы заменить ему отца и мать. Он мог быть самым милейшим и добрейшим или же самым избалованным и надоедливым ребенком в Мире. Но это присутствовало всегда: либо поведение Винса, либо наркомания Никки, что подвергало группу опасности. Тем не менее, всё изменилось, когда группа протрезвела для записи «Feelgood», который стал громадным триумфом. Сочетание новой для них трезвости, напряжённости в их браках и достижения такого уровня успеха, о котором они даже не могли мечтать, привело к тому, что в группе начали происходить изменения. Появились страхи, усталость и перепады настроения, и Томми, и Винс снова начали пить. Никки, который женился на девочке, которую он даже едва мог видеть, потому что был всегда занят, стал по-настоящему неприятным, чтобы иметь с ним дело. Каждый дышал ему в задницу, и он начинал им верить. С высоты своей значимости он был гением маркетинга, но теперь он звонил в офис в бешенстве от того, что его плотник, видите ли, считает, что «Feelgood» должен был продаться количеством в семь миллионов копий, вместо всего четырёх с половиной. И не было ничего, что мы могли бы сделать или сказать, чтобы успокоили его. Я хотел, чтобы у группы было много времени для работы над их следующим альбом. Я знал, что будет очень трудно написать продолжение «Dr. Feelgood», и был шанс, что в ожидании записи они смогут получить новый контракт с «Электрой», что позволит им заработать двадцать пять миллионов долларов. В то же самое время, они нуждались в отдыхе, чтобы повидаться со своими новыми детьми: в течение нескольких месяцев у Винса и Шариз родилась их первая дочь Скайлэр, а у Никки и Брэнди - их первый сын Ганнер. Томми же упустил момент, хотя он по-настоящему начал задумываться о том, чтобы заиметь собственного ребенка с Хизер. Пока обсуждались условия нового контракта с «Электрой», отношения в группе становилась всё более непрочными. Винс снова начал пить. Он приезжал на репетиции нового альбома в хлам, а затем рано уезжал, потому что по пути домой ему нужно было перепихнуться с какой-нибудь порно-звездой. К весне 1991-го я вынужден был позвонить ему и сказать, что он может не появляться на репетициях до тех пор, пока у него не появиться желание работать вместе. Поэтому Винс, прихватив с собой какую-то порно-звезду, улетел на Гавайи, не сказав нам ни слова, и опустошал там все свои кредитные карточки до тех пор, пока ему не пришлось возвратиться домой, где его с нетерпением ждала Шариз, чтобы убить. Он быстро успокоил её - он был настолько хорош, что, если бы вы вошли в вашу спальню и увидели, как он трахает вашу жену, он за пять минут мог убедить бы вас в том, что вам всё это померещилось. Затем он сел в самолет до Тусона и лёг на обследование в реабилитационную клинику. Все мы летали туда и встречались с Винсом, уговаривая его сделать для себя группу приоритетом и объясняя, что мы будем поддерживать его столько, сколько потребуется. Винс поклялся, что он приехал туда не просто так, и обещал сделать над собой усилие. Позже мы играли на фестивале «Monsters of Rock» в Европе с «AC/DC», «Metallica» и «Queensryche», и это был первый раз, когда от их выступления не пробежал по спине приятный холодок. Хотя у них было так много хитов и они должны были размазать практически все остальные группы по сцене, что-то отсутствовало: они больше не были искренними, и плёнки с фонограммами, которые они использовали для замены своих бэк-вокалисток, звучали в толпе очень фальшиво. По возвращении домой, когда вышел «Decade of Decadence», Никки начал проводить половину ночей в гостиницах из-за того, что он дрался со своей женой. Винс, тем временем, пропадал на гоночных попойках. Казалось, это всегда было его большим увлеченицем, пока какой-то придурок в Лонг-Бич не убедил его участвовать в гонках серии «Инди Лайтс», где я был уверен, что какой-нибудь водитель, увидев эту рок-н-ролльную задницу на своём пути, попытается его убить. Он начал проводить свои уик-энды на конференциях гоночного клуба, где, как мы слышали в репортажах, он всю ночь пил. Я посадил их в студию в декабре 1991-го с графиком: две недели работы, две недели отдыха. Но каждый раз, когда я навещал их в студии, Винса там не было. Он покидал студию через нескольких часов после начала репетиции, утверждая, что он слишком устал, чтобы петь. Наконец, в феврале, группу это начало бесить.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава третья Н И К К И «ВСЕ, ЧТО БЫЛО КОГДА-ТО ВЕЛИКИМ, СМЫТО ДОЖДЁМ» В понедельник начались наводнения. Воды хлынули на автостраду Вентура, затопили Сепульведа Бэйсн, убили шесть человек и оставили более сотни людей висеть на телеграфных столбах и антеннах, спасая свои жизни. По радио губернатор Пит Уилсон объявил чрезвычайное положение и сказал, что мы находимся в центре самого страшного урагана за последние сто лет. Как бы там ни было, для меня и Томми это не имело никакого значения. Мы два часа добирались от Уэстлэйк Вилладж до Бёрбанк, чтобы попасть на репетицию, в то же самое время у Мика, который находился где-то в горах, была ещё более изнурительная поездка. Мы встретились в холле студии и ждали Винса. В телевизионных новостях мы наблюдали, как люди выплывают из своих автомобилей на Бёрбанк Бульвар. Прошёл час. Другой. Третий. Четвёртый. Мы звонили Винсу каждые полчаса, но всякий раз его номер был занят. То, что в тот день мы все прорвались сквозь бурю только для того, чтобы приехать на репетицию, и после этого вынуждены были ждать Винса - который жил всего в половине того расстояния, которое пришлось преодолеть нам - нас всё больше начинало бесить. Это был решающий альбом - продолжение к самому большому успеху, который мы когда-либо имели - и он, казалось, не относился к этому серьезно. Он начал брать четверги и пятниы, чтобы уехать на гонки, а возвращался обычно поздно в понедельник. Поэтому каждую неделю у нас было, самое большее, два с половиной дня для работы в студии, т.к. его там никогда не было. Наконец, Майк Амато, который сменил Рича Фишера в качестве тур-менеджера, послал Винсу факс, в котором говорилось, чтобы он немедленно тащил свою задницу на репетицию. Пятнадцать минут спустя в студии зазвонил телефон. "Мужик, я сожалею", сказал он. "Где ты был? " спросил я. "Мы пытались дозвониться до тебя целых четыре часа. Что за фигня?" "Я знаю. Телефонные линии оборваны". Это вывело меня из себя. "Телефонные линии оборваны? Тогда как, чёрт побери, прошёл факс? Ты просто снял трубку с рычага, чтобы не отвечать на звонки, мать твою! Несмотря на наводнение, мы все приехали, чтобы быть здесь, а ты не мог даже побеспокоиться об этом!" "Чувак, успокойся. Я думал, что репетицию отменили в связи с наводнением и всем прочим". "Хорошо, но её никто не отменял. Поэтому мы хотим видеть твою задницу здесь прежде, чем мы по-настоящему разозлимся". Пока мы ждали, когда он приедет, кто-то в студии сказал, что прошлой ночью в три часа он видел Винса на улице совершенно никаким. Была ли это правда или нет, не имело значения. Разговор с ним уже обещал быть не из приятных. За исключением Мика, мы все снова начали пить, но Винс был единственным, кто при этом не делал свою работу, кто всё время попадался на этом и постоянно лгал. К тому времени, когда он приехал, в наших умах уже зародились семена той мысли, что он мешает нам двигаться вперёд. Возможно, если бы Винс вошел и извинился за то, что он накануне поздно вернулся домой и поэтому проспал репетицию, всё бы было прекрасно. Но он этого не сделал. "В чём дело, чёрт побери!?!" с раздражением заорал Винс, когда дверь в холл распахнулась. Он стоял на пороге весь мокрый и угрюмый. "Знаешь что?" сказал я. "Мы снова ведём переговоры по поводу нового вокалиста. Мы погружены в работу, и мы хотим находиться здесь. Этого бы не случилось, если бы у тебя было желание присутствовать здесь, а мы вынуждены каждый день силком вытаскивать тебя из кровати, потому что ты всю ночь бухал". "Возможно, я и вошёл бы в работу с большей охотой, если бы мне нравился материал". "Хорошо, ты мог кому-нибудь сказать об этом". Томми больше не мог сохранять спокойствие: "Может быть, материал нравился бы тебе куда больше, если бы ты хоть иногда появлялся в студии, чтобы поучаствовать в его создании. Каждый раз, когда ты, мать твою, приходишь, чувак, ты постоянно смотришь на свои часы, потому что тебе нужно ехать на грёбаный турнир по гольфу или в школу автогонщиков. Что, чёрт возьми, происходит?" "Я смотрю на свои часы, потому что я не выдерживаю находиться здесь. Альбом абсолютно тупой. Из-за клавишных, которые вы накладываете, мы звучим теперь, как педики". "Винс, мы используем клавишные с 83-го года", выпалил я в ответ. Какая-то чушь прилетела от него обратно, и дальше, как в теннисе, пока он, наконец, не швырнул свою ракетку в сетку. "Я не собираюсь оставаться здесь и выслушивать всю эту ерунду!" проорал он нам. "Я ухожу отсюда, мать вашу! Я увольняюсь!" Он рванул к двери и на пороге оглянулся. "Позвоните мне, если передумаете!" Он говорит, что его уволили, я говорю, что он ушёл сам. В любом случае, его голова лежала на колоде для рубки мяса, и он дал нам хорошее оправдание, чтобы опустить топор. Теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что мы погорячились. После выхода «Feelgood» и «Decade of Decadence» мы гастролировали без остановки, а затем нас забросили назад в студию без какого-либо перерыва. Не знаю, был ли виноват в этом менеджмент или лейбл, или наша собственная ненадежность, но мы продвигались слишком тяжело. Кто-то должен был просто вмешаться, понять, что мы находимся под слишком большим давлением, и дать нам месяц поваляться под солнышком где-нибудь на Багамах. Винс не был проблемой: он был просто козлом отпущения. Но «Motley Crue» всегда были похожи на гоночный автомобиль в ожидании старта, как только мы видели зеленый свет, мы топили педаль газа в пол и выстреливали через шлагбаум так быстро, что у нас не было времени, чтобы оглянуться назад. Пока не становилось слишком поздно.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава четвёртая Д У Г Т А Л Е Р «ГДЕ НЕИЗВИНЯЮЩИМСЯ ТОНОМ УПУСКАЮТ ПОСЛЕДНЮЮ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРЕДОТВРАТИТЬ ТРАГЕДИЮ» Встречу назначили в доме Никки на утро среды, 12-го февраля 1992 года. Там были Чак Шапиро, Дэвид Рудич, Мик, Никки и Томми. Винсу накануне вечером никто не позвонил, и он не был приглашен. Наверное, мне следовало бы позвонить ему, но я не знал, что ему сказать, т.к. не вполне понимал, что именно происходит. Мы пытались препятствовать тому, чтобы группа избавилась от Винса. Они только что получили свой контракт на сумму 25 миллионов долларов, и коль уж «Электра» выбрала их, то если Винс уйдёт, это вызовет тревогу у представителей фирмы и они могут денонсировать сделку, что послужило бы провалом всей их карьеры. Но Томми и Никки настаивали: их тошнило от Винса, и они не намерены были терпеть это дальше. Они взяли слово, и их мнение было единодушным: Винс уходит. Я приехал в офис, рассказал сотрудникам о том, что случилось, и сел за свой стол. Спустя несколько минут зазвонил телефон. Парень по имени Тони представился и сказал, что он адвокат и совладелец клуба «Roxy». "Ваш клиент, Винс Нейл, был в моем ночном клубе в субботу, где праздновал свой день рождения", расстроенным тоном начал Тони. Он продолжил объяснять, что Винс был с Робертом Патриком, актером, который играет получеловека - полуртутного злодея в фильме «Терминатор-2», завязалась драка, которая напоминала сцену из вестерна. Летали столы, бились стаканы, и посреди всего этого Винс разбил бутылку и порезал лицо менеджеру «Roxy». Его вышвырнули из клуба, орущего, что они не имеют права этого делать. "Так что вы видите мою проблему", продолжал Тони. "Причинён большой ущерб. Потребуется, по меньшей мере, пятьдесят тысяч долларов, чтобы привести помещение в порядок, чтобы оно снова могло функционировать, и я не хотел бы выдвигать какие-либо обвинения по поводу пьяного дебоша или вандализма против вашего клиента". Я выслушал всё это, а затем ответил. "Я не знаю, как вам это лучше сказать. Но вот уже два часа, как это - больше не моя проблема". Я повесил трубку и моментально почувствовал, как гора упала с моих плеч.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава пятая М И К «О ТИПИЧНО НЕМНОГОСЛОВНОЙ РЕАКЦИИ МИКА НА ПОТЕРЮ, О КОТОРОЙ УЗНАЛ ВЕСЬ МИР, КОТОРЫЙ, КАК ОН ВСЕРЬЁЗ ПОЛАГАЛ В ДЕТСТВЕ, ЯВЛЯЕТСЯ ПЛОСКИМ, НЕСФЕРИЧЕСКИМ ОБЪЕКТОМ» Я забыл, что произошло. Думаю, Никки рассердился на Винса за то, что тот опаздывал, и ему пришлось посылать факс или что-то вроде этого. Напряженность была опасной, и она нарастала годами. У каждого человека в Мире есть свои преимущества и недостатки. И я считаю, что мы совершили ошибку, начав фокусироваться на недостатках каждого из нас, вместо того, чтобы больше обращать внимание на его лучшие стороны и то, какой вклад он внёс в группу. Когда Винс приехал на репетицию, он был безумно высокомерен. И Никки не уступал ему в том же. Хотя я тоже в последнее время не испытывал удовольствия от общения с Винсом, но для меня не имело значения, присутствует он на репетиции или нет. Я работал над музыкой, а вам необходимо сначала закончить музыку, прежде чем вы даже подумаете о добавлении вокалов.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава шестая Д Ж О Н К О Р А Б И «ОБ ОСЛОЖНЕНИЯХ, КОТОРЫЕ ПРОИСХОДЯТ, КОГДА ЖЕНА РАБОТОДАТЕЛЯ ПРЕДЛАГАЕТ НАШЕМУ ГЕРОЮ, НАХОДЯЩЕМУСЯ НА ИСПЫТАТЕЛЬНОМ СРОКЕ, ВОЗМОЖНОСТЬ НАРУШИТЬ ОДНУ, ВОЗМОЖНО ДАЖЕ ДВЕ, ИЗ ДЕСЯТИ ЗАПОВЕДЕЙ БОЖЬИХ» Стивен Тайлер сказал мне, что я - парень в цирке, которым собираются выстрелить из пушки. И именно так я себя и ощущал. Я надел свой защитный шлем, повязал на шею плащ супергероя, залез в ствол и ждал, в то время как трое служителей манежа суетились где-то позади меня, поджигая фитиль. Пока я летел, рассекая воздух, не было никакого другого чувства, с которым это могло бы сравниться. Это был самый счастливый момент в моей жизни. Но когда я приземлился, то испытал такую боль, о которой не знал никогда прежде. Всё началось с журнала «Spin». Никки Сикс сказал в интервью репортёру, что он - большой поклонник первого альбома, "Let It Scream", моей группы «Scream». Я никогда не был большим фанатом «Motley Crue», у меня не было никаких их альбомов, и я не видел ни одного их концерта - но я хотел позвонить ему и поблагодарить за то, что он упомянул мою группу. У меня также был скрытый мотив: выяснить, не хочет ли он написать со мной несколько песен для следующего альбома «Scream». Мой менеджер дал мне телефон офиса Дуга Талера. Я позвонил, и мне ответила его секретарша, Стефани. Я представился и сказал ей, что хотел бы сказать Никки, что высоко ценю его слова. Я ожидал, что она сбросит меня с линии, как навязчивого фаната, но вместо этого повисла неловкая пауза, словно она была взволнована тем, что я позвонил. "Гм, пожалуйста, оставьте ваш номер, где вы…", она запнулась. "… И я передам ему, ваше сообщение". Я повесил трубку и начал готовиться к нашему выступлению, которое должно было состояться тем вечером в Орэндж Кантри, последнему в нашем совместном туре с «Dangerous Toys». Я оставил записку и цветы для моей жены Валери, т.к. это был День Святого Валентина, и взял ключи от своего «Ford Taurus», за который мне предстояло ещё два года погашать кредит. Пока я закрывал за собой дверь, зазвонил телефон. Я запер дверь, затем передумал, отпер её и помчался к трубке. "Привет, как дела, мужик, это Никки Сикс". "… и Томми, чувак!" Я совсем не ожидал, что он перезвонит мне, не говоря уже о том, что это произойдёт так скоро. "Гм, привет, как дела?" спросил я, неуверенный, была ли это какая-то шутка или нет. Мы поболтали немного о статье в «Spin», а затем Никки прервал меня. "Есть дело. Ты должен пообещать, что никому ничего не скажешь, т.к. мы ещё не сделали официального заявления, но Винс покинул группу. Поэтому Томми и я хотели поинтересоваться, не хочешь ли ты как-нибудь заскочить к нам и поджемовать вместе". "Вы имеете в виду прослушивание для вас, парни?" "Ну да, прослушивание. Типа того". "Хорошо, мужик. Конечно. Без проблем. Гм, спасибо". Я позвонил своему менеджеру и спросил, что мне делать. Он сказал, чтобы я играл концерт со «Scream» тем вечером и хранил всё в тайне, пока не выяснится, что же происходит на самом деле. Я встретил группу в клубе, мы отстроили звук, и я сказал им, что разговаривал с Никки и поблагодарил его за то, что он упомянул наш альбом. Это было всё, что я сказал. Перед выступлением мы заехали на «KNAC» (лос-анджелесская хэви-метал-радиостанция) для радиоинтервью и акустического сэта. Когда мы вышли в эфир, кто-то вручил ди-джею Лонг Полу клочок бумаги. Он прочитал его, поднял свои брови и объявил, "Нам только что пришёл факс. В нём говорится, что «Motley Crue» избавились от Винса Нейла. Вы можете в это поверить?" Никто из нас не ответил. Вместо этого вся группа повернула головы и уставилась на меня. Они догадывались, что что-то происходит. Но я прикинулся дурачком. "Вы серьёзно?" спросил я. "Они избавились от него?" ТРИ ДНЯ СПУСТЯ МОЕ ВРЕМЯ пришло. Прослушивание. Я понятия не имел, как я собираюсь это осуществить, т.к. помимо моей полной некомпетентности относительно материала «Crue», голос Винса был намного выше моего. У него был высокий и чистый, а мой - мрачный и скрипучий. Когда я вошёл в студию на Бербанк, они уже были там. Загадочные, они джемовали на тему песни "Angel" Джими Хендрикса. Это звучало громко, грязно и поразительно. Они были крепкой группой. И у них было так много оборудования в комнате, что это напоминало «Guitar Center». Чтобы сломать лёд, я сказал им, что хотел раздеться и прийти на прослушивание голым. Это была глупая ремарка, но Томми засмеялся. "Чувак, тебе так и надо было поступить! Это было бы потрясающе!" Я выдохнул и расслабился. Мне понравились эти парни. Я не был хорошо знаком с их песнями, но в моем родном городе Филадельфия я переиграл более чем в пятидесяти кавер-группах, так что я знал все каверы, которые они сделали. Мы начали с "Helter Skelter". Я схватил микрофон, начал петь, но после первой же строфы они вдруг прекратили играть. Мои легкие застыли, я ждал, что меня сейчас вышибут из комнаты. "Чувак, это просто чума", сказал Томми и рассмеялся, не веря собственным ушам. Ему понравилось. Томми пребывал в приятном возбуждении, потому что это звучало настолько тяжелее, чем обычно - скрежещущий голос и вторая гитара, но Никки и Мик хранили молчание. Они сказали, что должны будут порепетировать с другими певцами на следующий день, и я должен был прийти позже. Когда я пришёл на второе прослушивание, там были Дуг Талер, Чак Шапиро и Дэвид Рудич. Рудич, адвокат группы, усадил меня и начал нести какую-то юридическую околесицу, в которой я ничего не понимал, а затем мы снова прошли те же самые песни. После этого, «пиджаки» пожали мне руку и поблагодарили за то, что я заглянул. Всё это выглядело сухо, деловито и осторожно, чтобы не показать никаких эмоций, ни положительных, ни отрицательных. "Чёрт", сказал я группе после того, как «пиджаки» удалились. "Мы здесь всего сорок пять минут. Хотите поджемовать, парни, или как?" Мик и я какое-то время обменивались блюзовыми фразами, а затем я показал им риф, над которым работал. К концу репетиции мы уже написали основу одной песни, "Hammered", и акустическую часть другой, "Misunderstood". У Никки были какие-то новые тексты, т.ч. я пел их, а затем взял перерыв, чтобы сходить в уборную. Когда я вернулся, все трое они сидели на подиуме для ударной установки. "Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять это", сказал мне Томми, вставая. "ТЫ, парень!" "Но ты всё ещё не должен никому ничего говорить", сказал Никки. "Потому что предстоит много юридической работы прежде, чем это осуществится". "Я могу сказать моей жене?" спросил я их. Они улыбнулись. "Да, конечно ты можешь ей сказать". Дома меня ждали Валери и мои друзья: там были Роберт, барабанщик моей первой настоящей группы, «Angora», со своей подругой, Джиной; и Нил Злозовер, который фактически тоже был другом Никки, зависал со своей женой, Дэниз. У них было две бутылки «Dom Perignon» (сорт элитного шампанского). "У меня две новости: хорошая и плохая", сказал я Валери. "Хорошая новость - я прошёл прослушивание, и это было круто. Плохая - перед вами новый певец «Motley Crue»". Хоть я и шутил, но фактически оказалось, что для неё это действительно были плохие новости. Я стоял, засунув голову в пасть льва, и мы оба это знали. Всё начиналось прекрасно. На следующий день группа послала Валери красивую хрустальную вазу с двумя дюжинами роз с запиской, которая гласила, "Добро пожаловать в семью". Но по мере того, как продолжались репетиции, я начал бывать дома всё реже и реже, что было особенно тяжело для Валери, т.к. нашему сыну только что был поставлен диагноз - диабет. Никки мог завалиться в наш дом с одной спальней совершенно пьяным после драки с Брэнди и пробурчать, "Так, Краб, или ты идёшь со мной, или ты уволен". Или Томми заезжал за мной на лимузине посреди ночи, и мы вместе отправлялись делать татуировки. Я решил наколоть название альбома, "Till Death Do Us Part", у себя на руке, но вскоре они изменили его на просто "Motley Crue". Однажды ночью я вытащил Валери вместе с нами, и она была не слишком рада, когда увидела, что все эти тёлки роились вокруг нас, словно мухи вокруг дерьма. Мы закончили тем, что приехали в «Мондриан Отель», и Никки снял для себя номер, потому что не хотел ехать домой. Я ждал в «Скай Баре» внизу с Валери, которая была так пьяна, что уснула. Пока я был в уборной, она проснулась и подумала, что я ушел в номер Никки, поэтому она пошла меня разыскивать. Когда я вернулся из уборной, кто-то в баре сказал мне, что она ушла наверх. Так что мы целый час преследовали друг друга по всему отелю до тех пор, пока, наконец, в дверь номера Никки, где я находился в тот момент, не постучали. В коридоре, держа мою жену, стоял охранник отеля. "Эта женщина говорит, что она замужем за Джоном", сказал он, держа её за шею, словно пьяную шлюху. "Мне вышвырнуть её?" "Валери!" закричал я, и охранник отпустил её. Она пролетела через всю комнату и по-девчачьи ударила меня кулаком в лицо. Я покраснел от гнева, схватил её, спустился с нею вниз и бросил её в машину. Всю дорогу домой мы дрались. Мы жили в скверном районе, и люди, как, например, Томми, боялись, заезжать к нам, потому что частенько слышали там стрельбу. Однажды вечером я пошел в «7-Eleven» (сеть продовольственных магазинов), чтобы купить молока. По пути домой ко мне подскочили три мексиканца. Один ударил меня пистолетом по затылку, а другой нанёс мне несколько ударов большой отверткой в руку и в спину. Странно, они сорвали только украшения с моей шеи, но не тронули мой бумажник. Я приковылял домой весь в крови и рухнул на пол в гостиной. Я был расстроен: ко всему прочему я забыл на улице молоко. Когда группа услышала о том, что произошло, они одолжили нам с Валери денег, чтобы мы могли переехать в Таузенд Оукс, где были намного лучшие школы для детей. Парни также добавили к этому новенький «Харлей», чтобы мы могли вместе кататься. Но для Валери и меня было уже слишком поздно. Я встретил Валери, когда мне было восемнадцать, и я играл в кавер-группе с её братом. Два года спустя мы уже были женаты, и у нас рос сын. Следующие четырнадцать лет я провёл, будучи мужем и отцом, подрабатывая в рок-группах. Но, стоя в пасти у льва, которым были «Motley», я глядел в черную, зияющую яму и видел много сумасшедшего, декадентского дерьма, которое прошло мимо меня за все эти годы моего брака. Вдобавок ко всему, как новый фронтмен этой зверюги, я должен был быть больше, громче и порочней остальной части парней. Ни Валери, ни я не знали, как справиться с тем, что происходит, и, после стольких лет испытаний нищетой и всякими невзгодами, мы позволили богатству разлучить нас. По каким-то причинам все браки в группе разваливались: Мика, Никки, Томми, мой и даже Винса. Как раз перед тем, как Валери и я развелись, мы с группой зависали в Каталине. В поле слышимости Мика, его жена Эми подошла ко мне, схватила мою руку, и прошептала что-то о кооперативном доме, который был у неё с Миком в Марина дель Рэй. Я не был уверен, пыталась ли она сдать мне его в наём, заставить меня выкупить его для неё или пригласить меня провести там ночь. Я поблагодарил её за любезное предложение и отвернулся. Я всего лишь месяц был в группе, и не знал, что мне делать. Я не хотел, чтобы кто-то из них подумал, что я приударяю за одной из их жён. Но после этого каждый раз, когда я видел Эми пьяной, она начинала говорить о том, как её экстрасенс сказал ей, что красивый мужчина с вьющимися темными волосами войдёт в её жизнь. В следующий раз, когда я увидел Томми и Никки, я сказал им, "Послушайте, это шанс всей моей жизни, и я не хочу его упускать. Но я думаю, что жена Мика втюрилась в меня. Я только хочу, чтобы вы знали, что если это когда-то станет проблемой между Миком и мной, вы будете знать, что я невиновен настолько, насколько этим озабочена его жена". Брак Мика не продлился долго после этого. Он один из самых милейших людей, которых я когда-либо встречал в музыкальном бизнесе; но именно потому, что он такой замечательный и никогда не хочет никому создавать проблем, он обычно заканчивает тем, что его попросту трахают. В случае с Эми, у неё была группа под названием «Alice in Thunderland», и Мик купил для них «маршальские» стеки, басовые колонки, новую ударную установку, «Flying V» для гитариста и много студийного времени. После этого, пока он был в Ванкувере, работая над альбомом «Motley», он начал подозревать, что его жена спит с гитаристом, которому он только что купил «Flying V». Мик был настолько пассивен, что, когда его жена спросила, может ли она насовсем переехать в тот дом на пляже в Марина дель Рэй, он позволил ей это сделать. Сам же он остался в своём старом доме, а я переехал в гостиницу, потому что я, наконец, развёлся с Валери. Эми, казалось, хотела получить всё, и Мик вынужден был отдать ей это, кроме, пожалуй, самого ценного своего имущества - себя самого. Готовые начать запись нового альбома, мы прилетели обратно в Лос-Анджелес, чтобы обсудить с Бобом Роком наши идеи. Однако в день встречи я не мог найти никого из группы. Я приехал к дому Томми со своим сыном и увидел на дороге автомобиль Никки, поэтому я подумал, что встреча проходит без меня. Когда никто не ответил на звонок, я перелез через забор и начал колотить во все двери. Наконец, появились Томми и Никки - они были пьяны вусмерть (hammered). Все, что вы могли видеть на Никки, были черные волосы и ряд усмехающихся белых зубов. "Чёрт, брат, что ты здесь делаешь?" спросил Томми. "Что со встречей?" спросил я. "Ай, чувак, мы как раз ждём, когда сюда приедет Боб Рок". Оказалось, что накануне ночью Никки и Томми выбрались погулять со своими жёнами. Они вместе выпили по бокалу вина, затем решили покурить "травки". Одно за другое, и в итоге они закончили тем, что отправили своих жён домой, а сами тем временем позвонили своему старому дилеру, заказали два эйтбола и всю ночь маньячили, готовя кокаин в туалете Никки, пока оба не отрубились. Когда Рок (Bob Rock) появился в полдень, его глаза чуть не вылезли из орбит от ужаса. Когда он в последний раз видел Томми и Никки, они были трезвые, но теперь от них сильно пахло алкоголем, с носов у них текло от кокаина и они не могли даже связать двух слов. Когда Никки покинул встречу и отключился на диване в соседней комнате, Рок вскинул вверх свои руки: нет никакой возможности, делать этот альбом, сказал он, пока группа не возьмётся за ум. Он уехал и насвистел Талеру и Бобу Тиммонсу, которые тут же примчались спасать положение. Но, к счастью, это была всего лишь однодневная попойка - запланированный срыв. Никки и Томми просто необходимо было выпустить пар, хотя я не знаю, действительно ли их жёны когда-либо прощали им это.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава седьмая T O М М И «КАК ПРИКЛЮЧЕНИЯ, СВЯЗАННЫЕ С НУДИСТСКИМИ ПЛЯЖАМИ И С ВРАЩЕНИЕМ ГЛАЗАМИ, ПРИВОДЯТ НАШЕГО ДОБРОСЕРДЕЧНОГО ГЕРОЯ К ПОТЕРЕ ЛЮБВИ» Чёрт возьми, это происходит каждый раз. Тёлка начинает встречаться со мной, потому что она видит, что этот татуированный чувак-рокер ведёт дикое, сумасшедшее, непредсказуемое существование, и она влюбляется в этот образ жизни. Но через какое-то время она начинает не одобрять то, что я представляю из себя на самом деле, и пытается это изменить. Любой, кто влюбляется в меня, должен понимать, что, чёрт побери, музыка для меня - номер один. Когда вы говорите это девочке, она задается вопросом, не означает ли это, что она - номер два. Нет, мужик, Хизер тоже была номером один. У меня было два первых номера, и любая девчонка, с которой я знакомлюсь, должна привыкнуть к тому, чтобы ездить со мной на переднем сидении, и к музыке. Потому что мне нужен партнёр, а не вожак. Так что тусуйся со мной и моей музыкой, и всё будет в порядке. С Хизер всё было по-другому. Это был типичный брак знаменитостей: сначала мы думали, что всё просто идеально, потому что мы оба переживали известность, испытывали на себе её бремя, и думали, что нам нужно всего лишь свить гнёздышко с кем-то, кто понимал бы нашу работу и был так же занят, как мы сами. Но к концу, наша самовлюбленность и зацикленность на собственной карьере преградили нам путь. Мне было трудно заставить её расслабиться на людях. Когда мы совершали круиз по островам Греции, первое, что я хотел сделать, это поваляться на нудистском пляже. Поэтому, когда мы пришли туда, я скинул с себя всю одежду и нырнул в воду. Я уже приплыл обратно, а она всё ещё стояла там в своём купальнике на этом красивом острове, полном голых людей. Она так беспокоилась, что где-нибудь в скалах может прятаться фотограф, и, возможно, она была права, но лично мне в тот момент было на это наплевать. По многим причинам рядом с ней я чувствовал себя закомплексованным: она закатывала истерику всякий раз, когда я снова начинал пить, что, впрочем, было вполне обоснованным, и она наотрез не разрешила мне сделать большую татуировку на спине, которую я очень хотел. Я чувствовал себя особенно ограниченным, из-за того, что она хотела, чтобы я остепенился, но в то же самое время не хотела обращать внимания на другие стороны благоустройства совместной жизни. У Никки уже был ребёнок, и второй на подходе; у Винса было трое детей от трёх разных женщин; а Мик уже был грёбаным дедушкой. Я любил детей. Я ужасно хотел иметь ребёнка от Хизер. Но каждый раз она говорила «нет». Она была обеспокоена своей карьерой, и не могла позволить себе забеременеть. Кроме того, она, казалось, не любила детей: всякий раз, когда они приходили, она сердилась, потому что они прыгали по диванам или из-за того, что все руки у них были перепачканы шоколадом. Может быть, она была слишком молода или у неё был неверный взгляд на жизнь, или, возможно, она не хотела иметь детей от кого-то вроде меня (предположение, которое меня по-настоящему задело, когда она забеременела сразу же после того, как сошлась с Ричи Самборой, но меня это начало сильно угнетать. На протяжении многих лет я инвестировал средства в отношения, и если не было никакой возможности продвинуть их вперёд, то лучше всего было сократить свои потери. Когда я родился, мой папа был уже настолько стар, что он с трудом мог играть со мной в бейсбол. Я же хотел быть достаточно молодым, чтобы бегать повсюду со своими детьми, иметь те же интересы, что и они, не отставать от них и быть частью их жизни, пока они не вырастут. Когда я влюблен, у меня на глазах будто шоры. Я даже не смотрю на других женщин. Но как только я начал переоценивать свой брак с Хизер - также, как я уверен, она переоценивала меня - мои глаза начали блуждать. После того, как ваши глаза начинают блуждать, начинают блуждать ваши мысли. А после того, как начинают блуждать ваши мысли, начинают блуждать ваши руки. Ну, а после того, как начинают блуждать ваши руки, это всегда заканчивается плохо. Мы выдержали семь лет сумасшествия - пройдя через взлёты и падения наших карьер, через мою безумную наркотическую и алкогольную зависимость и грёбаную пытку реабилитацией, через оглушительный успех «Dr. Feelgood» - и было что-то, что нам необходимо было сказать друг другу. Но мы слишком затянули с этим, долго взвешивая все «за» и «против». Странно, после того, как Хизер и я расстались, несколько пьяных козлов вышибли дерьмо из нас с Кораби, когда мы шли по улице. Когда я, выздоравливая, лежал в кровати в отеле, у моей двери послышался шум, я взглянул и увидел Хани, прорвавшуюся в мой номер. Это был первый раз, когда я увидел её спустя девять лет. Она подошла к кровати, склонилась над ней, сделала мне минет и ушла, не сказав ни слова. С тех пор я её больше не видел. Пока я лежал там после этого сконфуженный и опустошённый, я вдруг понял, насколько одинок я был без Хизер, потому что после семи лет брака вы оглядываетесь вокруг в поисках ваших друзей и понимаете, что они давно ушли. Но в то же самое время я был взволнован. Я был готов влюбиться снова, но не в ещё одну девчонку, а в музыку. Была целая новая школа групп, которые появились на свет - жёсткое, тяжелое дерьмо, вроде «Pantera» и «Prong» - и с уходом Винса и приходом такого татуированного падла, как Кораби, у нас, наконец, появились средства и инструменты, чтобы войти в это реальное дерьмо.
Igor: Часть девятая: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава восьмая Д Ж О Н К O Р A Б И «НОВИЧОК, НАД КОТОРЫМ ЗЛО ПОДШУЧИВАЮТ ЕГО СТАРШИЕ ТОВАРИЩИ, ОБНАРУЖИВАЕТ ИХ ИСТИННУЮ СУЩНОСТЬ ПОСЛЕ УНИЗИТЕЛЬНОЙ НОЧИ В РУКАХ ГОРОДСКИХ ПРОСТИТУТОК» После попойки Томми и Никки они обязались вести трезвый образ жизни, так как хотели повторить успех «Dr. Feelgood» с Бобом Роком в Ванкувере. Такого понятия, как «золотая середина», для них не существовало. Мало того, что были запрещены алкоголь и наркотики, но также под запрет попали красное мясо, сигареты и кофеин. Целыми днями мы трескали витамины, а по утрам занимались с тренером. Но неизбежно случались ночи, когда мы слетали с катушек. В первый раз это произошло, когда нас навестил Снэйк из «Skid Row». Томми, Никки, Снэйк и я завалились в стрип-клуб, а затем в местный бар. Никки, который был уже абсолютно никакой, спросил у официантки, сколько стоит «камикадзе» («kamikaze» - коктейль на основе водки). Она сказала ему, что он стоит три с половиной бакса. Тогда он сунул руку в свой кармана, вручил ей горсть мятых банкнот и сказал, "Я хочу столько «камикадзе», на сколько здесь хватит денег". Пятнадцать минут спустя прибыла группа официанток с девятью подносами «камикадзе», которые они выстроили на нашем столике. Мы пили их до тех пор, когда в нас уже перестало вливаться, а затем погрузились в наш фургон. "Краб", спросил меня Томми, "Ты когда-нибудь был с проституткой?" "Нет", икнул я. "Ладно, тогда давай возьмём тебе проститутку". Жизнь была настолько нормальна и легка, когда эти парни были трезвые, но когда они были под кайфом, они могли втиснуть целую жизнь, полную приключений, погромов и декаданса, в двенадцатичасовой промежуток времени. По пути на Ричардс Стрит , где собирались проститутки, мы сложили все наши деньги. У меня было сто долларов, у Томми - восемьдесят, у несчастного Снэйка - шестьсот, а у Никки было двенадцать долларов, оставшихся от пирушки с «камикадзе». Мы затащили четырех действительно хорошеньких проституток в наш фургон и повезли их в отель, чтобы устроить там вечеринку. Томми присовокупил к девочкам "травку", Никки вытащил пару бутылок «Джека», и мы начали веселиться. Томми был разведён с Хизер, но, как бы там ни было, он хотел позвонить ей, чтобы отметиться. "Грёбаная вечеринка начнётся, как только я вернусь", - сказал он. Полчаса спустя он распахнул дверь и вошел со штанами, спущенными до лодыжек, крича во всю глотку и вышвыривая вон одну из проституток. В тот самый момент одна особенно озлобленная проститутка посмотрела на свои часы и сказала, "Это будет стоить ещё двести долларов с каждого". Внезапно вечеринка затихла, и какая-то тёмная, мрачная туча, которая появляется всякий раз, когда кто-нибудь упоминает про деньги, повисла над комнатой. "Что это значит, двести долларов?" спросил я. "Час стоит двести долларов, а час уже прошёл". Никки взбесился. Он кинул через всю комнату свою бутылку «Джека Дэниелса», и она разбилась о стену прямо над головой ожесточённой шлюхи. Он бросился за нею, грозя разрезать её пополам. И быстрее, чем вы можете произнести "Не уходи во гневе" ("Don't go away mad"), в комнате не осталось ни одной девочки. Только мы четверо, покинутые, сидели на диване. Проститутки уехали со всей нашей "шмалью" и деньгами, а Никки разбил об стену нашу последнюю бутылку «Джека». Снэйк хлопком открыл пиво из мини-бара и покачал головой. "Чуваки, знаете, что только что произошло?" спросил он. Затем он злобно улыбнулся: "Да, плохим рок-н-ролльным парням «Motley Crue» и «Skid Row» пришлось заплатить девочкам восемьсот долларов, только за то, чтобы те с нами поболтали. Мы такие романтики…. Без моего ведома Томми и Никки решили, что ночь ещё не закончена. В то время, пока Снэйк занимал меня какой-то светской беседой, они прокрались в кухню отеля и украли оттуда двухсотлитровый чан с томатным соусом. Затем они выкрали из конторки консьержа ключ от моей комнаты, сняли простыню с моей кровати, намазали мой матрас томатным соусом и снова застелили постель. Когда я вернулся в свой номер той ночью, то заметил, что в нём как будто пахнет спагетти, но я не придал этому особого значения. Я стянул простыню и положил руку на кровать, она с хлюпаньем в чём-то утонула. Я посмотрел на свою руку, она была покрыта чем-то красным, как в фильме «Изгоняющий дьявола». Однако я был настолько пьян, что подумал, если я смирюсь с томатным соусом, что, так или иначе, продемонстрирует Томми и Никки, что лучше меня им всё равно никого не найти. Так что я так и уснул прямо в нём. На следующее утро я оставил коробку с дюжиной пирожных со сливочным кремом у двери Никки и позвонил в звонок. Он открыл дверь, окинул взглядом коридор, затем заметил пирожные. Час спустя, я увидел, что пустая коробка из-под пирожных стояла в коридоре. Затем, позднее тем же днём, в спортзале я наблюдал, как он объяснял тренеру, почему он чувствует себя слишком вялым, чтобы выполнять какие-либо упражнения. После этого началась тотальная война с Никки. Он мог вытащить меня в бар, угостить меня выпивкой, а затем, пока я разговаривал с какой-нибудь девчонкой, он брал такси до отеля, наполнял мою замочную скважину клеем «Элмер» и сломанными спичками и возвращался обратно в бар. Как только я был "готов", он привозил меня домой, а сам наблюдал в свой глазок, как персонал отеля снимал мою дверь с петель, так что я потерпел поражение той ночью. Я принял ответные меры - прилепил на дверь Никки надувную резиновую куклу из секс-шопа с надписью, которая гласила "Добро пожаловать, морячки", и расклеил по всему отелю объявления, приглашавшие одиноких мужчин в его номер. После этого Никки пускал в ход любые средства: пока я спал, он потратил несколько часов, приклеивая целый сервировочный поднос к двери моей комнаты, включая каждую тарелку, салфетку, столовые приборы и даже наполнил стакан клеем «Элмер» так, чтобы это было похоже на молоко. Затем он обрызгал всю мою дверь лаком для волос, поджёг её, постучал и скрылся в своём номере. Мик всегда был слишком умён для любого, кто хотел над ним подшутить: он посыпал коридор, ведущий к его комнате, пудрой, чтобы можно было отследить отпечатки ног каждого, кто посмел проникнуть в его владения. Тот год был, наверное, самым лучшим временем в моей жизни. Все мы находились на новой для себя творческой территории и просто наслаждались глупыми, безобидными забавами. Мик никогда не работал со вторым гитаристом, Никки никогда не работал со вторым текстовиком, а группа никогда не писала песни, просто джемуя на репетициях. Мы не могли дождаться момента, когда поклонники «Motley» услышат то, что мы сделали. Мы полагали, что мы записали по-настоящему интеллектуальный альбом «Motley Crue» с массой комментариев относительно всего этого безумного дерьма, творящегося в мире, от бунтов Родни Кинга в Лос-Анджелесе до бешенства по поводу недавнего введения цензуры в музыке. (Родни Кинг – темнокожий водитель лос-анджелесского такси, которого в 1991-ом году остановили офицеры полиции за превышение скорости и жестоко избили. Этот факт был зафиксирован на плёнку и попал в прессу. В 1992-ом году состоялся суд, на котором полицейские, принимавшие участие в избиении, были оправданы, что на фоне расовой напряжённости, безработицы и бедности среди темнокожего населения вызвало волну погромов, убийств, поджогов и насилия в нескольких крупных городах США. На третий день беспорядков сам Родни Кинг выступил по телевидению и призвал бунтарей к спокойствию). Последняя песня, которую я написал для альбома, называлась "Дядя Джек" ("Uncle Jack"), она была о моём родственнике, который на почве секса досаждал моим братьям и сестрам. Когда мы начали делать запись, он был арестован и обвинён в половой связи с несовершеннолетними и в изнасиловании двадцати маленьких детей, всё это он собственноручно документировал, делая снимки. Но два месяца спустя его выпустили из тюрьмы, т.к. тюремное начальство и суд боялись, что другие обитатели тюрьм убьют его. Поэтому теперь, когда он был на свободе, где, как вы думаете, он нашёл себе новую работу? Католическая начальная школа. Когда мы заканчивали запись, позвонила моя мать и сказала, что он снова арестован. Работая в католической школе, он сблизился с одной женщиной и двумя её сыновьями восьми и трёх лет. Она работала по ночам, и он днём, так что большую часть времени он проводил с ними без всякого контроля. Спустя всего несколько месяцев женщина, с которой он жил, погибла в автомобильной катастрофе. Когда её бывший муж вернулся домой, он обнаружил, что парень насиловал обоих мальчиков. Я мертвенно побледнел, когда узнал о том, что он по-прежнему уничтожал жизни всех этих людей, так что Никки сказал, "Почему бы тебе не написать песню об этом?" Я хотел выпустить песню в виде сингла и пожертвовать деньги от его продаж центрам помощи детям - жертвам насилия. Мы были готовы оказать содействие и показать миру, что «Motley Crue» хоть и были по-прежнему цирком, но цирком с душой и сердцем. Когда мы закончили запись, мы отправились в пресс-тур (press tour). Всюду, где мы появлялись, фанаты впадали в исступление. В Милане группа победителей телеконкурса напала на меня и начала отрывать кусочки от моей одежды себе на сувениры. Я поверх толпы нашёл глазами Никки. "Будь готов к этому, Краб". Он сиял. "Отныне так будет всегда".
Igor: ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ: "НЕ УХОДИ ВО ГНЕВЕ" Глава девятая В И Н С «ОДИН В ЦЕЛОМ МИРЕ, БЕДНЫЙ ВИНС БРОСАЕТСЯ В ОБЪЯТИЯ ФОТОМОДЕЛЕЙ, ЛЮБИМЫХ ИГРУШЕК И ПОПУЛЯРНЫХ АКТРИС И УЗНАЁТ, ЧТО ЖИЗНИ ЛУЧШЕ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ» Это было идеальное время для кризиса среднего возраста. Мне только что перевалило за тридцать, что не казалось мне такой уж старостью. Но появлялись все эти молодые рок-группы, и я начал чувствовать себя каким-то динозавром. Вдобавок ко всему меня только что выперли из группы, в которой я провёл последние десять лет, и ещё я оставил свою жену. С тех пор как Шариз и я переехали в огромный особняк в Сими Вэлли, чтобы растить там нашу дочь Скайлэр, наши драки становились всё ожесточёнее. Особенно незабываемым выдался мой день рождения, когда она застала Роберта Патрика и меня за разговором с будущей порно-звездой по имени Линей в клубе «Рокси» и ударила меня в нос стаканом, после чего начался такой гвалт, кончившийся тем, что нас обоих вышибли из клуба. Я долго просил Дуга Тайлера помочь мне. Я говорил ему, что у меня много проблем между мной и моей женой, а также проблем, связанных с моим смятением, которое чувствует любой рок-музыкант, достигший тридцатилетнего возраста. Я объяснил ему, что я крайне нуждаюсь в помощи. Группа была обижена на меня из-за того, что я пропускал репетиции, но я хотел, чтобы они понимали, что это никак не связано с ними. Я любил «Motley Crue». Я сделал бы для них всё, что угодно. Я не знаю, говорил ли Дуг когда-нибудь группе о нашем с ним разговоре. Но следующее, что случилось после нашей перепалки на репетиции во время ливня - Дуг позвонил мне домой и сказал, "Группа больше не хочет тебя видеть. Я готов сегодня же освободить тебя от твоего контракта с менеджментом, если ты хочешь". Я был ошеломлён. Я ожидал, что в течение недели всё устаканится, что мне позвонит Никки, и мы снова начнем работать вместе. Я только пробормотал, "Хорошо", и повесил трубку. Я не знал, что ещё на это сказать. Если бы Дуг был больше, чем подпевала, он, возможно, сохранил бы группу. Всё, что ему нужно было сказать, "Возвращайся и давай поговорим об этом. Мы наймём тебе адвоката, и обсудим твои проблемы". Безусловно, то, что происходило со мной, не было проблемой алкоголизма, это была психологическая проблема, следствием чего была выпивка и пропуск репетиций. Но вместо этого он позвонил и уволил меня, а также сказал, чтобы я не общался ни с кем из группы. Так всё и было. Что мне было делать после того, когда со мной так обошлись? У меня было два выхода: я мог покончить с собой либо мог улететь на Гавайи со стриптизершей и быть выше всего этого. Я выбрал последнее. Я захватил с собой первую же цыпочку, которая мне попалась - порно-звезду по имени Саванна - и повёз её на Гавайи. Она была великолепной платиновой блондинкой с плавными, идеальными формами. Несмотря на тот факт, что каждый день миллион парней дрочили, глядя фильмы с её участием, она была чрезвычайно неуверена в себе, словно потерянная маленькая девочка. Будучи вне группы, я больше не видел никакой причины оставаться трезвым, поэтому мы привезли все эти пилюли и кокс, которые только могли взять с собой. После четырех дней пребывания в отеле «Хилтон» на Мауи, Саванна приняла слишком много каких-то таблеток и упала на пол в конвульсиях. Я вызвал скорую помощь и последовал за ней в больницу. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь выглядел так восхитительно и невинно, лёжа на носилках с передозировкой. Когда на следующий день она вернулась в отель, мы немедленно проглотили ещё по таблеточке прямо там, где накануне закончили вечеринку, и начали веселиться снова. Но я был старше, и по определённым причинам не только не мог уже глотать дурь в прежних количествах, но и не мог быстро восстанавливаться после этого. К тому времени, когда я возвратился в Лос-Анджелес, я снова прочно сидел на наркоте. Я опять полетел в клинику в Тусоне, чтобы избавиться от зависимости. Саванна каждый день посылала мне разные порнографические фотографии со своим изображением, пока смотрители клиники не обнаружили мой тайник и не отняли их у меня. Ко времени, когда я закончил лечение, она уже встречалась с Поли Шором (Pauly Shore – американский комедийный актёр). Несколько лет спустя она попросила меня быть её спутником на церемонии вручения наград за лучшие порно-фильмы в Лас Вегасе. Я сказал ей, что пойду с ней, но в последнюю минуту променял её на другую девочку. Несколько дней спустя её нашли мёртвой в её гараже. В тот день она изуродовала себя в автомобильной катастрофе, затем приехала домой, вытащила «Беретта» и выстрелила себе в голову. В то время в её жизни было много других проблем, и я знал, что причина была не в том, что я подвёл её, но я чувствовал себя ужасно. Там, где большинство девочек её профиля работы только и делают, что опустошают чужие кошельки, она никогда не была такой. Она просто хотела, чтобы кто-нибуль любил её. Саванна была началом моего погружения в голливудский Вавилон. На самом деле я не болтался на тусовках с тех самых пор, когда все мы жили вместе в Пёстром Доме и были законодателями моды на Стрип. Тогда нам казалось, что мы на вершине Мира, и, хотя на самом деле это было далеко не так, мы были куда более счастливы в этом своём неведении. По прошествии десяти лет Голливуд был уже совершенно другим местом. Оставив Шариз и Скайлэр в нашем доме в Сими Вэлли, я переехал жить к Робу Лоу (Rob Lowe – американский киноактёр), чьё холостяцкое жилище располагалось на Халливуд Хиллс. Мы подружились, потому что по понедельникам мы оба посещали вечера трезвости для знаменитостей, что, наверное, было самым подходящим местом, где могла встретиться такая парочка, как мы. Мы были командой мечты для таблоидов: плохой парень, певец из «Motley Crue» и актер, секс-символ для старшекласниц, который на днях был арестован за видеоплёнку с записью группового секса с участием шестнадцатилетней девочки. С тех пор, как недавно Роб и его подруга расстались по вполне понятным причинам, мы вместе с ним словно сорвались с цепи. Я водил его в клуб «Rainbow» , чтобы он мог подцепить кого-нибудь из рок-группиз, а он брал меня на декадентские кинематографические вечеринки, которые проходили в огромных особняках Халливуд Хиллс и Бэль Эйр. Наш дом был всегда полон девочек, точно так же, как это обычно бывало в Пёстром Доме, за исключением лишь того, что здесь было чисто. По уик-эндам я приезжал, чтобы поиграть со Скайлэр, что было необходимо как ей, так и мне, т.к. это была моя единственная пауза в вихре страстей, которые засасывали меня и Роба. По прошествии шести месяцев холостяцкая жизнь Роба закончилась, когда его прежняя подруга возвратилась домой. К тому времени я нашел менеджера, Брюса Бёрда, который запихнул меня в студию с Томми Шоу и Джеком Блэйдсом , чтобы написать песню для саундтрека к фильму с участием Поли Шора под названием «Encino Man». Это в значительной степени опровергло теорию Никки и Томми о том, что меня больше не интересовала музыка, потому что к тому времени они даже ещё не выпустили свой альбом. Я припомнил эту обиду, когда пред’явил им иск на 25 процентов их будущей прибыли и пять миллионов в качестве компенсации ущерба. Мои адвокаты сказали, что это было бы по-джентельменски. Мой юрист также заключил для меня контракт на четыре миллиона долларов с «Warner Bros.», где Мо Остин (Mo Ostin – в то время президент «Warner Bros. Records») сказал: "Знаете, что нам нужно сделать? Мы должны взять Винса и этого другого рок-парня, Дэвида Ли Рота, и поместить их в одну группу". "Но папа", возразил его сын Майкл. "Ведь они оба певцы". На самом деле, я по-прежнему не знал, чем мне себя занять. У меня не было никакого дома, и я всё ещё не собрал никакой группы. Так что я переехал в роскошный отель «Бэль Эйдж». Они разрешили мне припарковать на территории отеля мои три «Феррари», «Роллс-Ройс» и мотоцикл (я же вам говорил, что переживал кризис среднего возраста) и предоставили мне полный карт-бланш в их ресторане «Дягилев» в часы после закрытия. Так как я в любом случае постоянно кутил, я решил, что мог бы делать то же самое в своём собственном клубе. Поэтому я и несколько моих приятелей купили амбициозный ночной клуб в Беверли-Хиллс под названием «Bar One», который удобно располагался напротив отеля, в котором я жил. В одном крыле клуба находился пятизвёздочный ресторан, а в другом - бар и танцпол. Папарацци всегда выстраивались в очередь, снаружи поджидая знаменитостей. Довольно скоро я позабыл про «Motley Crue». В «Bar One» было слишком много всего, что могло отвлечь меня. Это было прекрасное место для встречь с людьми. Я мог обедать с Сильвестром Сталлоне или удалиться в дальний отдельный кабинет с Тори Спеллинг и Шеннен Доэрти. С Шеннен у себя дома я впервые посмотрел нескончаемых «Унесённых ветром», потому что она, как предполагалось, должна была играть в кино автора книги, Маргарет Митчелл, хотя всё, о чём я мог думать в тот момент, это засунуть свой член в её задницу, потому что мы лежали на диване, и он (член) фактически там и находился. Мы расстались хорошими друзьями, и я разрешил её "пятимесячному" мужу, Эшли Хэмилтону (Ashley Hamilton – актёр и музыкант), играть в клубе. После Шеннен я несколько раз встречался с Ванессой Марсил из «Главной больницы» («General Hospital» - телевизионный сериал). С ней мы ходили на «Отверженных» или что-то вроде этого. Затем, в баре я познакомился с Кристи Тарлингтон и взял её с собой в Лас-Вегас на открытие казино. Случилось так, что там я столкнулся с Томми Ли, и мы даже вроде бы кивнули друг другу и обменялись улыбками. В тот момент Кристи сидела у меня на коленях, и я учил её играть в рулетку, но из этого так ничего и не вышло, потому что я так набрался в тот вечер, что отрубился, и друзьям пришлось тащить меня в мой номер. Как только я вернулся в Лос-Анджелес, в «Bar One» я встретил фотомодель и актрису по имени Памела Андерсон. Оказалось, что её брат отдраил некоторые из моих спортивных автомобилей, т.к. он работал в автосервисе. Пэм в то время снималась в «Большом ремонте», поэтому в наше первое свидание она взяла меня посмотреть, как работает Тим Аллен. Памела встречалась со многими людьми, в том числе и со мной. Так как я снимал видео на свою сольную песню, которую я записал к тому времени, "Can't Have Your Cake" (строчка из этой песни: "You can't have your cake and eat it, too" - это пословица, смысл которой: "Нельзя иметь и то, и другое одновременно"), я поместил Памелу в клип наряду со Скайлэр и тремя девочками, с которыми я встречался в тот же самый период, хотя ни одна из них этого не знала. Думаю, этим я хотел показать, что иногда всё-таки удаётся иметь и то, и другое, хотя очень скоро убедился в том, что это совсем не так. После ещё нескольких встреч со мной Памела ушла к Брету Майклзу из «Poison», а я начал устраивать вечеринки с участием фотомоделей. В текущем выпуске журнала «Playboy» на развороте была её фотография, а в списке её амбиций значилось: "Когда-нибудь я хочу выйти замуж за рок-звезду". В том же месяце Хью Хефнер (Hugh Hefner – основатель и владелец журнала «Playboy») устраивал свою ежегодную вечеринку под названием "Грёзы Летней Ночи", на которую каждая дама должна была явиться в женской ночной сорочке, а мужчины - в купальных халатах. Я надел шелковый халат и боксерские трусы и приехал на вечеринку в своём «Тэстэроса» («Testerosa» - модель автомобиля марки «Ferrari»). Моя миссия была пряма и проста: я пришёл на вечеринку, нашёл свою "фотографию с журнального разворота" и сказал, "Я - твоя рок-звезда". Она была одета в белое тэдди с чулками и выглядела просто невероятно. Она посмотрела на меня и улыбнулась. "Ну же, мы теряем время", - продолжал я. "Давай уйдём отсюда". Мы оставили вечеринку и поехали в «Bar One» как были в своей спальной одежде. К концу ночи она так набралась, что танцевала на бильярдном столе в своём пеньюаре. Я отвёл её в отель и попытался взять её в свой номер. "Нет", закричала она. "Сначала я хочу поводить «Феррари»". Я вздохнул и отдал ей ключи от машины. Она выехала из отеля, доехала до Сансет, затем повернула на юг на Сан-Висент Бульвар. Когда она начала поворачивать на Фонтэйн, она вдруг резко надавила на газ. Думаю, что она хотела проверить, как быстро автомобиль может разгоняться, но не делать же этого, когда вы входите в поворот. Машину развернуло на полные 360 градусов, и она хлопнулась о грузовик, пересекавший перекрёсток. Грузовик, ударивший машину, двигался на север по Сан-Висент, а мой "журнальный разворот" так встревожился, что попытался поскорее скрыться с места преступления. Но, не проехав и пяти футов, она врезалась в фургон, что окончательно довершило разрушение моего «Феррари». Она выползла из машины в своём нижнем белье и, шатаясь, направилась к бордюру. Я вышел из машины, посмотрел на дым, валивший от груды металлолома, которая когда-то была моей радостью и гордостью, и, стоя там в своих боксерских трусах, развевавшихся на ветру, я начала проклинать её, обзывая всеми именами, которые только могли прийти мне в голову. Она разрыдалась и плакала до тех пор, пока не появилась полиция и не увезла её в тюрьму для "DUI" (сокращение от "Driving Under the Influence" - управление автомобилем в нетрезвом состоянии). На кожаном заднем сидении полицейской машины она смотрелась просто восхитительно: в своём дамском белье, в наручниках, со спутанными белокурыми волосами и косметикой, полосами размазанной по её лицу. Другая полицейская машина привезла меня обратно в «Бэль Эйдж». Я переоделся, внёс за неё залог, вернул её в отель и лёг, наконец, в постель. Нас так связали события той ночи, что, встречаясь с ней ещё какое-то время после этого, я понял, что на самом деле она не была из тех девочек, которые разрушают всё, к чему прикасаются. Она разрушала только то, что принадлежало мне. Посреди всего этого хаоса я быстро и без особых проблем закончил запись своего первого альбома, «Exposed», на студии «Record Plant» со Стивом Стевенсом (Steve Stevens) из группы Билли Айдола (Billy Idol) на ведущей гитаре (который только что покинул группу с Майком Монро [Mike Monroe] из «Hanoi»), Викки Фоксом из «Enuff Z'Nuff» на барабанах, Дэйвом Маршалом на ритм-гитаре и на басу с Робби Крэйном (Robbie Crane), который обычно работал со звуком для порнофильмов. В итоге, я уволил Фокса и взял Рэнди Кастэлло- сумасшедшего длинноволосого рокера, который когда-то приходил на мои вечеринки посмотреть на борьбу в грязи и который сделал себе имя, играя с «Motels» и Литой Форд, а позднее Томми "сосватал" его Оззи Осборну. Когда я работал над сведением барабанов с Роном Невисоном, мы получили неожиданный телефонный звонок: у моего менеджера, Брюса, произошло кровоизлияние в мозг. За то короткое время, проведённое вместе с Брюсом, я полюбил его, как родного отца. Рон и я пошли в ближайший бар и, рыдая на плече друг у друга, здорово нагрузились, а затем отправились в больницу, чтобы навестить его. Мы прибыли слишком поздно: он был мёртв. Когда наш общий друг, Берт Стеин, услышал о том, что случилось, он предложил мне свою помощь, пока я не найду себе нового менеджера. Он так и не перестал быть моим менеджером, и вместе мы пережили чёрных дней и смертей больше, чем возможно себе представить за всю человеческую жизнь. КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ В СТУДИЮ, кто-то привёл туда порно-звезду с киностудии «Vivid Video» по имени Джанин Линдмюльдер, с которой я начал встречаться, а позднее снял её в одном из моих клипов. Каждая модель, которая появлялась в каком-нибудь из моих сольных видео, это кто-то, с кем я встречался. Как только мы закончили запись альбома, я повёз её и мою подругу, модель журнала «Пентхаус», на Гавайи, чтобы отпраздновать это событие. Кто-то из них прихватил с собой видеокамеру, и, когда однажды ночью мы все хорошенько подпили, установил её и отснял всё, что там происходило. После поездки я не видел ни одну из этих девочек, пока месяц спустя я не отправился в поездку в Палм-Спрингс . Обе они были там, и при этом они были любовницами. Я подцепил их обеих. Вы, наверное, удивляетесь тому, как часто это происходило. Я не вспоминал о них обеих до тех пор, пока годы спустя, после того, как просочилось домашнее видео Памелы и Томми, моя видеопленка вдруг всплыла на рынке. Я подумал, что Джанин продала её ради денег, потому что у меня никогда не было копии. Я был зол на неё, но воздержался от предъявления ей иска или публичного разбирательства, т.к. не хотел привлекать ещё большего внимания к сексуальной пленке. К счастью, я ничего этого не сделал, потому что позднее через распространителя пленки я узнал, что это сделала другая девочка, что было очевидно, потому что, когда я, наконец, посмотрел видео, то увидел, что её лицо было замазано. После Палм-Спрингс я начал наведываться в клуб под названием «Denim and Diamonds», где вперемешку собирались байкеры и модели. И я решил, что нужно устроить в «Bar One» вечеринку, подобную тем, что происходили там. Мы договорились с «Джагермейстер» («Jagermeister» - марка популярного немецкого крепкого ликёра, настоянного на травах) об их спонсорской поддержке и об участии девочек с их стороны. Я никогда прежде не пробовал «Джагермейстер», поэтому я даже не предполагал, насколько это сильная штука. Большую часть того, что случилось позднее той ночью я не помню: почему-то я вышел на улицу, взабрался на свой «Harley» и с мостовой въехал прямо в двери клуба. Клуб был битком набит людьми, и когда я поддал газу и заехал на танцпол, колёса выскользнули из-под меня, мотоцикл упал, заскользил по полу и врезался ряд столиков. Я шлёпнулся на спину на танцпол и потерял сознание. Я проснулся больной, сконфуженный и благодарный за то, что не убил никого и себя в том числе. Не думаю, что я когда-либо прежде мог так нажраться ликером. Блюя и потея, я два дня пролежал в кровати с алкогольным отравлением. Так закончился мой кризис серднего возраста. Я просто не мог больше вести себя подобным образом. Я должен был повзрослеть и принять, наконец, тот факт, что я - взрослый человек с определёнными обязанностями, хотя, конечно, это не означало, что я не могу по-прежнему весело проводить время. Я съехал из «Бэль Эйдж» и купил свой собственный дом - огромный готического вида особняк под названием Си Мэйнор (Sea Manor) в Малибу (Malibu - пляжная зона в пригороде Лос-Анджелеса). Не только потому, что мне нужно было убраться из Голливуда, но ещё и потому, что мне хотелось иметь дом, где было бы хорошо Скайлэр. Навещая меня в Голливуде, она никогда не была особенно счастлива. В доме я устроил для неё комнату с маленьким столиком и детским компьютером. Она любила бывать в этом доме, и каждое утро вытаскивала меня из кровати и тянула на пляж, где мы строили замки из песка высотой с неё и часами рассказывали сказки о королях, королевах и рок-звёздах, которые жили в них. В спокойной обстановке Малибу, я, к тому же, смог собрать новую группу для того, чтобы продвигать «Exposed». Альбом достиг тринадцатой позиции в чартах популярности, поэтому мы оказались в нашем первом туре в качестве открывающей группы для «Van Halen». Это был унизительный опыт, потому что, во-первых, за все эти годы я ни разу никого не "разогревал", а во-вторых, я был в туре с группой, которая сменила своего вокалиста и при этом чувствовала себя превосходно. Sammy Hagar, который заменил Дэвида Ли Рота, быстро стал моим хорошим другом, и мы взяли за правило опрокинуть по стаканчику «камикадзе» перед моим выступлением и по «маргарите» - перед его. Он кончил тем, что его контракт с группой не продлился долго, потому что он постоянно напивался перед выходом на сцену. После того, как мы вышли из тени «Van Halen», мы возглавили свой собственный тур по клубам, что было ещё более унизительно, потому что я не играл в таких маленьких залах с тех самых пор, как был в «Rock Candy». Теперь, когда я был сольным артистом, мне приходилось давать все интервью, писать все песни, составлять сет-листы, постигать азы маркетинга, утверждать художественное оформление, в общем, заниматься абсолютно всем. На том альбоме и туре я узнал больше, чем за всё время, проведённое в «Motley». Но однообразная работа быстро утомила меня, и как только представилась возможность выйти из тура, я снова вернулся к комфорту Малибу и Скайлэр. Мой дом был самым роскошным местом, в котором я когда-либо жил, со спиральной лестницей посередине, увенчанной куполом из цветного стекла. Он выглядел, как идеальная декорация для порнофильма, поэтому, когда моей дочери не было рядом, я начал предоставлять его в аренду для с’ёмок порно и для фотосессий «Пентхауса». Позднее я встречался с их моделями. Жизнь будто бы вернулась во времена, предшествовавшие моей встрече с Шариз, и я играл роль эдакого мини-Хью Хефнера. Я каждый раз приглашал своих приятелей, и мы расслаблялись, наблюдая за с’ёмками. Если с’ёмочная группа была классной, мы устраивали вечеринки на пляже, и соседи, такие как Йон Ловиц (Jon Lovitz - комедийный актёр) и Чарли Майнор (Charlie Minor – известный голливудский музыкальный промоутер), присоединялись к нам. На одной из фотосессий «Пентхауса» была художник по гриму по имени Алексис (Alexis), которая также работала для большого «Плэйбоя». Она показала мне свои полароидные снимки, и холодок пробежал по моему телу, когда я увидел модель для обложки апрельского выпуска «Плэйбоя». Она была настолько худощавой, белокурой и большегрудой, насколько только можно было себе представить. И это было всё, что мне нужно было видеть. "Я должен познакомиться с этой девочкой", сказал я Алексис. Алексис не могла ничего обещать, потому что девочка была актрисой из Палм-Бич. Но вскоре после этого она приехала в город и остановилась в Плэйбой Мэншн (Playboy Mansion - название дома, в котором живёт Хью Хефнер, резиденция «Плэйбоя»). Она позвонила мне, представилась как Хайди Марк и сказала, что мы могли бы встретиться тем же вечером, но только ей нужно было рано возвращаться, т.к. на семь часов утра у неё была назначена фотосессия. Я заехал за ней в Плэйбой Мэншн и повёз её на вечеринку по случаю дня рождения одного моего друга. Я был поражен, когда Хайди не испытывала отвращения, наблюдая за тем, как мы осыпаем стриптизерш стодолларовыми купюрами, словно конфетти. Она была девчонкой-сорванцом, заключённой в оболочку куклы Барби, и она наслаждалась всем этим зрелищем. Позднее я предложил отвезти её назад к Хефу, но она сказала, "По правде говоря, мне не нужно возвращаться туда. Тем более что Хеф женат, а его особняк мёртв". "А как же утренняя фотосессия?" - спросил я. "Я выдумала это на тот случай, если ты мне не понравишься", - улыбнулась она. Мы поехали ко мне домой, и она осталась там на неделю, пока ей не пришлось уехать в Орландо, чтобы принять участие в съёмках шоу под названием "Гром в Раю". Наша вторая встреча состоялась на Багамах. Майкл Питерс - владелец сети стрип-клубов «Pure Platinum» - стал моим хорошим приятелем. Давно, когда мы записывали сингл "Girls, Girls, Girls", я поставил ему плёнку с этой песней в его «Ламборгини», и он тут же пообещал мне, что эта песня будет крутиться каждый час во всех его клубах - и на тот день он сдержал своё обещание. После моей недели с Хайди в Лос-Анджелесе, я и Майкл прилетели с пятнадцатью девочками - каждая из которых провозила контрабандой пакетики с коксом во всех "полостях", куда их только можно было засунуть - на двух самолетах «Learjet» в местечко под названием Харрикейн Хоул, где на якоре стояла его двадцатисемиметровая яхта со съемочной группой, которая должна была всё это документировать. На третий день я мчался по заливу на водном мотоцикле с обнаженной по пояс блондинкой на заднем сидении, как вдруг я случайно бросил взгляд в сторону пляжа. Сидящая там на вершине груды багажа с сердито сложенными на груди руками девушка показалась мне очень знакомой. Это была Хайди. Я забыл, что она должна была приехать в тот день. Инстинктивно я ткнул своим локтем назад и спихнул блондинку с заднего сиденья водного мотоцикла, а затем поспешил к берегу. Я почему-то решил, что когда она увидит, что я приплыл один, то подумает, что топлес-блондинка была шуткой, которую сыграло с её глазами ослепительное полуденное солнце. После нескольких дней, проведённых в обществе обнажённых женщин на лодке Майкла, Хайди решила, что, если мы хотим иметь хоть что-то напоминающее здоровые отношения, то нам просто необходимо найти место, где мы смогли бы уединиться. Поэтому мы переместились в дом Майкла, служивший нам любовной хижиной до тех пор, пока несколько дней спустя, мой «Jet Ski» (модель водного мотоцикла фирмы «Kawasaki») не врезался в коралловый риф, и я, перелетев через руль, не сломал себе два ребра о твердые кораллы. Наши отношения довольно скоро стали преследовать неприятности одна за другой: после Багамов Майкл взял на себя обязанность недвусмысленно льстить папаше Хайди. Он отыскал адрес офиса её отца в Палм-Бич и послал ему базовый пакет товаров от «Doll House», «Pure Platinum» и «Solid Gold» (названия стрип-клубов): всё - от футболок до кассет с мягким порно. Он так долго был в этом бизнесе, что считал, что любой здоровый мужчина будет счастлив получить такие "сюрпризы". К сожалению, он не знал, что папа Хайди был адвокатом по бракоразводным делам, а её бабушка работала секретаршей в его офисе. Когда пожилая леди открыла его посылку, с ней случился удар. Чтобы усугубить ситуацию, Майкл приложил к посылке записку, где было написано: "Дорогой Джон, спасибо за то, что вырастил такую восхитительную девочку. С любовью, Майкл". Так что всё семейство Хайди думало, что она встречается с Майклом. Когда они прочли в местных газетах, что Майкл арестован за нарушение закона штата Флорида о противодействии рэкету (RICO), за хранение наркотиков, отмывание денег и нарушение лицензии на торговлю спиртным, они фактически отреклись от неё. Единственное хорошее, что из этого вышло - когда они узнали, что Хайди встречается со мной, то вздохнули с облегчением. Теперь, когда моя одинокая жизнь была закончена, я отказался от участия в предприятии «Bar One»; мои партнеры продолжали пытаться получить лицензию на управление единственным стрип-клубом в Беверли-Хиллс - «Beverly Club». Вместо этого я проводил своё время с Хайди в Малибу в ресторане под названием «Moonshadows», где зависали Фрэн Дрешер (Fran Drescher - киноактриса), Гэри Бьюзи (Gary Busey - киноактёр) и Келси Граммер (Kelsey Grammer - киноактёр). Всё начинало возвращаться к нормальной жизни, если бы не моя почта: один раз в неделю я получал "манильский" конверт (manila envelope - большой конверт из "манильской" бумаги желтоватого цвета, используется для пересылки крупной корреспонденции), который содержал фотографию меня и Хайди, лежащих у бассейна или в кровати. Я думал, что нас преследует какой-то ревнивый фанат, пока Хайди не рассказала мне, что её экс-жених в прошлом был полицейским, и он посылал вертолеты "DEA" ("Drug Enforcement Agency" - служба по контролю за применением законов о наркотиках), чтобы шпионить за нами. Я интерпретировал это как предупреждение и спустил в унитаз весь кокаин, который только мог найти у себя в доме. Мой представитель в «Уорнер Бразерс», Майкл Остин , свёл меня с парочкой продюсеров, которые называли себя «Даст Бразерс» («Dust Brothers» - продюсерский дуэт: "E.Z. Mike" и "King Gizmo" , для работы над моим следующим альбомом. Они сделали великолепный альбом с «Beastie Boys», но успех с «Beck» и «Hanson» был ещё впереди. Однако работа с ними меня очень разочаровывала. Я мог делать какую-нибудь запись с одним из них, в то время как другой выходил из комнаты покурить "травку". Когда мы заканчивали, парень, который выходил, возвращался и говорил, что всё, что мы сделали - полный отстой. Затем они менялись местами, и мы проходили ту уже самую процедуру сначала. Это было похоже на попытку сделать альбом с Чичем и Чонгом ("Cheech и Chong" - дуэт двух артистов-комиков: Чича Мартина и Томми Чонга. Они ничего не понимали ни в написани песен, ни в музыкальной индустрии вообще. Они были парнями, которые занимались исключительно компьютерным сэмплированием, поэтому, если однажды вечером я заканчивал какую-то работу и покидал студию, то на следующее утро это могло звучать уже совершенно по-другому. Это был печальный опыт, но, как бы там ни было, будто по велению волшебной Феи Марихуаны, мы записали довольно крутой альбом. За восемь лет до Кид Рока и «Limp Bizkit» он сочитал в себе ритмы рэпа и рок-гитары. И, так как никто в то время не играл подобную музыку, «Уорнер Бразерс» не знала, что с этим делать. Пока они это решали, в кабинетах начальства развернулась драматическая борьба за власть в компании, закончившаяся массовыми увольнениями. Вдруг оказалось, что на лейбле не осталось никого, кто был бы на моей стороне, и дата выпуска уже законченного альбома продолжала отодвигаться месяц за месяцем. Я был готов снова отправиться в тур, но я был скован этой неопределенностью. Начиная с того момента, как я покинул группу, я с головой погрузился в мир гонок. Я полсезона проездил в «Indy Lights» (название американской гоночной серии) и очень полюбил это дело. Ажиотаж, болельщики и напор - всё это было сравнимо с тем, когда находишься на сцене во время рок-концерта. Если ты делаешь ошибку, все это видят. На Гран-При в Лонг-Бич машина ударила меня за три круга до финиша. Мой автомобиль занесло в сторону, и он крылом врезался в стену, сломав скобы, которыми кузов крепится к шасси. В боксах команда сняла с моего автомобиля заднее анти-крыло, которое во время езды прижимает машину к дороге, не давая ей взлетать, и я попытался закончить гонку без него. Я выехал из боксов на трассу, и, входя в поворот, переключился на третью передачу. Автомобиль тут же потерял управление и врезался в стену. Толпа взревела, а я выбрался из машины невредимый, если не считать пунцового румянца стыда на моём лице. Команда, за которую я ездил, называлась «P.I.G. racing», и в основном она состояла из полицейских и бывших полицейских. Обслуживающая команда (crew) была сформирована из парней спецназа (S.W.A.T.), и я вложил миллионы долларов в мои автомобили, двигатели и трейлер. Однажды один из офицеров, который управлял командой, исчез, и я получил известие, что он был арестован за продажу кокса из полицейских хранилищ вещественных доказательств (что, вероятно, служило источником финансирования команды) и обанкротился, так что всё, что я имел, было конфисковано. Я больше никогда не видел своих автомобилей, хотя позднее я видел, как этот парень присутствовал на гонках. После окончания альбома с «Даст Бразерс» я перешёл в любительские гонки для знаменитостей. В апреле того года после празднования четвертого дня рождения моей дочери Скайлэр, я отправился в Лонг-Бич, чтобы снова участвовать в Гран-При. Я занял второе место, и покинул трассу в приподнятом настроении. Той ночью в отеле, где остановилось большинство гонщиков, была вечеринка, и я стал праздновать свой успех. После часа кутежа ко мне подошёл служащий отеля. Он сказал, что мне звонят по телефону в вестибюле. Я взял трубку, ожидая услышать Хайди. Мне ужасно хотелось рассказать ей, как хорошо я гонялся. Но это была вовсе не Хайди. Это была моя бывшая жена, Шариз, она так сильно плакала, что едва могла закончить фразу. " Скайлар хочет видеть своего папу".
полная версия страницы